Сотый шанс

Полураздетые, в жалких лохмотьях, десять тысяч сбивались в кучу. Жались, чтоб согреться, друг к другу костлявыми спинами. Головы и ноги, застывали. Многие, вконец ослабевшие, не выдерживали.

Под вечер загоняли в бараки.

Утром — снова на мороз.

И если утром выходили по снегу, вечером возвращались по трупам…

Так прошло семь мученических дней.

Дима разыскал Девятаева в бараке.

— Из «штрафников» уволился по чистой. — Он был доволен. — Хотите сигарету? Я запасся. А у вас, дядя Миша, татуировка есть?

— Нет? А что?

— Завтра-послезавтра будет медосмотр. Бушманов сказал, если есть татуировки, то лучше вам не показываться. Хромать постарайтесь посильнее.

Что бы это значило?

Значит, должно произойти что-то важное, может, необыкновенное. Напрасно команды Бушманов не даст.

И вот объявили: всем, кто не входит в рабочие команды, выйти на плац. День стоял пасмурный, дождливый. Все знали, что такие «смотры» длятся долго, и каждый надевал под полосатую куртку все, что у него было из тряпья.

Пленников разбили на сотни, Михаил попал в первую, где-то пятнадцатым или двадцатым в шеренге. Приказали раздеться донага. Каждый останавливался перед статной женщиной в черном пальто. Заключенный поворачивался на сто восемьдесят градусов.

Фрау окинула Девятаева презрительным взглядом, а его соседа, почти великанского роста, спина и грудь которого были разукрашены якорями и игривыми девицами, позвала к себе и поставила рядом. Вскоре возле нее стояло еще несколько таких «счастливчиков». Они, надо полагать, надеялись попасть в ее имение, а оттуда и до воли недалеко. Михаил подумал про себя: «Хоть и на Волге плавал, где татуировки модны, а наколок не сделал. Жаль». За длинным столом поодаль сидело еще пять «покупателей», — может, они заводчики, а может, и крупные торговцы. Кто из пленных приглянулся, тыкали палкой и указывали место, куда отходить. На человеческом рынке Девятаев, худой, прихрамывающий, с недавними ожогами, никому не приглянулся. Он остался среди «отходов», которые погрузили в вагоны.

Про даму в черном волжский капитан узнал после войны. У нее было свое предприятие. С теплых человеческих трупов снимали кожу. Из нее вырабатывали абажуры, сумки, кошельки, татуировка на которых была украшением…

НЕ ДОГАДАЛИСЬ…

Пополнение, прибывшее из Заксенхаузена, в первые дни содержали, как стадо, на промозглом ветру, под дождем, за колючей проволокой. Работу дали странную: у подножья холма насыпали землю в подол робы, поднимались на гребень, высыпали, снова спускались. Другая группа эту же землю насыпала на гребне и сносила к подножью.

Кто-то спросил:

— Зачем это? Переливаем из пустого в порожнее…

— Дисциплин, — ухмыльнулся офицер, сверкнув золотыми зубами, — Работайт, работайт. Так лучше усваивайт пища.

А над головой то и дело взлетали или заходили на посадку самолеты. Михаил знал их, не раз встречался в воздухе и десять раз сбивал.

Наконец, заксенхаузенцев поселили в пустом бараке с трехъярусными нарами. На верхотуре рядом с Михаилом вновь был Дима Сердюков, неразговорчивый инженер из Саратова Михаил Лупов, «коллега» по команде «топтунов» пожилой киевлянин Андрей Денисович Зарудный… Весь барак — новички, ни одного старожила. А хотелось поскорее от них узнать, что это за лагерь, где он находится, каковы здесь порядки, какой аэродром поблизости.

Случай выдался неожиданно. Надсадно завыли сирены: воздушная тревога.

— В укрытие! К бункерам!

В большой яме, накрытой хворостом, сгрудились люди.

Где-то в стороне, по-видимому, на аэродроме, с гулким треском рвались бомбы, заливисто колотили зенитки.

«Эх, туда бы сейчас! — думал летчик, прижатый к стене в яме. — Вот время рвануть самолет!»

Тревога беспокоила до утра. И тут перемешались «новички» и «старички». Теперь первые узнали, что они на острове Узедом в Балтийском море, что на аэродроме почти четыреста самолетов, отсюда немцы запускают ракеты-снаряды на Англию…

— Отсюда, — пояснили не без грусти, — не только наш брат, но и немцы, которые проштрафились, на материк не возвращаются. Кругом — запретные зоны…

«Посмотрим, — сказал сам себе Девятаев. — «Железный Густав» тоже говорил, что из Заксенхаузена и муха не улетит».

— А вас пригнали сюда взамен убитых и умерших. Сами знаете теперь, сколько мест освободилось.

Капо — так называли бригадиров — выкрикивали: «Цемент-команда — ко мне!», «Планирен-команда — сюда!», «Бомбен-команда — становись!» Михаил еще не знал таинства этих названий. Он с Луповым попал в «цемент-команду». Зарудного и Сердюкова с ними не было.

Накануне из новичков отбирали мастеровых — сапожников, портных, слесарей. Андрея Денисовича взяли в сапожную, Диму — в слесарку.

Сто «цементников» вышли за лагерные ворота. Шли не зная куда.

— Далеко еще? — спросил Девятаев соседа.

— Ты, видать, из новичков. Как пройдем ракеты, направо будет причал.