Соверен

— Вы повредили руку? — спросил я.

— Ее повредила дыба, — усмехнулся Бродерик.

Неистовая ярость, некогда сверкавшая в его глазах, угасла, взгляд арестанта поразил меня своим спокойствием. Очевидно, со времени последней нашей встречи в умонастроении Бродерика произошла значительная перемена.

— Я слышал, в Хоулме вас едва не убили, — тихо произнес он. — На вашу жизнь покушалась невеста Бернарда Лока.

— Да, это так.

— Я немного знаю Лока. Он из тех людей, ради которых женщины готовы на все. Так вот, я хотел сказать вам, что не имею к покушению на вас ни малейшего отношения. Малеверер допрашивал меня. И при этом отнюдь не церемонился.

— Мне очень жаль. А в том, что Дженнет Марлин действовала в одиночку, я не сомневался.

Помешкав несколько мгновений, я заговорил вновь:

— Скорее всего, она уничтожила документы, за которыми охотилась. Если только ей удалось их заполучить.

Бродерик хранил молчание.

— Я полагаю, документы мог похитить кто-то другой и ныне они находятся в руках заговорщиков, — продолжал я. — Но Малеверер и слушать меня не захотел. Заявил, что все это пустые домыслы.

Взгляд Бродерика, устремленный на меня, стал более внимательным, но он по-прежнему не проронил ни слова.

— А как вы думаете? — не унимался я. — Согласны с тем, что мои предположения небезосновательны?

Ответа не последовало.

— Но вы не сожалеете о том, что Дженнет Марлин не удалось осуществить свое намерение в отношении меня?

— Я рад, что вы остались живы, — наконец разомкнул губы Бродерик. — Вы были ко мне добры. В тех пределах, в которых позволяла ваша миссия.

— Тем не менее вы убили бы меня, если бы это требовалось для осуществления вашей цели? — спросил я, глядя ему прямо в глаза.

— Без всякого удовольствия, — равнодушно произнес Бродерик. — Я не из тех, кто получает удовольствие при виде чужой смерти. Даже если эта смерть необходима для дела. Как мне кажется, вы тоже не слишком кровожадны.

— Мистрис Марлин заявила, что моя смерть ей необходима. Как и смерть бедняги стекольщика. Признаюсь, мне противна сама мысль о том, что человеческая жизнь может быть жертвой, принесенной на алтарь какой-либо цели.

— Вот как? — Бродерик саркастически ухмыльнулся. — Однако вы согласны с тем, что моя смерть необходима для процветания и благополучия Англии. В противном случае вы отказались бы выполнять поручение Кранмера.

В ответ я лишь сокрушенно вздохнул.

— Почему вы взялись за столь гнусную миссию? — настойчиво вопросил Бродерик. — Ведь вы совсем не такой, как эти бессердечные скоты Малеверер и Редвинтер.

— Я многим обязан архиепископу и считал себя не вправе отказаться от его поручения.

Несколько мгновений мы оба молчали.

— Напрасно они думают, что пытками вынудят меня заговорить, — едва слышно проговорил Бродерик.

— Под пытками говорят все, сэр Эдвард, — ответил я так же тихо.

— Только не я.

Губы его тронула едва заметная улыбка, от которой по спине у меня пробежал холодок. То была улыбка человека, знающего, что ему предстоит.

— Они ничего не добьются. И помните, что я сказал вам, мастер Шардлейк. Время короля-еретика подходит к концу.

Он смотрел на меня едва ли не с сожалением.

— Знаете, я часто думаю о том, что вы могли бы стать одним из нас. И может, так оно и случится.

Сделав вид, что не расслышал этих слов, я повернулся и подошел к сержанту Ликону.

— Никогда раньше я не видел его таким спокойным, — заметил я.

— Да, его не узнать. Сказал он что-нибудь важное?

— Лишь заявил, что никакие пытки не заставят его заговорить.

— Он ошибается.

— Так я ему и сказал.

Я направился к люку, ведущему вниз. Редвинтер по-прежнему стоял, облокотившись на перила, и глядел на море.

Вечером после ужина я сидел на палубе и наблюдал, как солнце опускается за горизонт. На море царил почти полный штиль, корабль лишь слегка покачивало. Впрочем, багровый закат и тучи, затянувшие небо, предвещали перемену погоды.

«Будем надеяться, на нас не обрушится новый приступ ненастья», — мысленно пожелал я.

Тамазин на палубе не было, а Барак, стоя поодаль, болтал со слугами.

Вскоре поднялся ветер, наполнивший паруса и позволивший кораблю двигаться быстрее. Я был рад, ибо хотел поскорее оказаться в Лондоне — прежде всего, из-за Джайлса, силы которого заметно таяли.

Почти все пассажиры высыпали на палубу. В наступивших сумерках смутно вырисовывались силуэты, закутанные в плащи. Кто-то дремал, кто-то играл в карты или шахматы. До меня доносились обрывки приглушенных разговоров.

Из люка высунулась голова еще одного человека, пожелавшего подышать свежим воздухом. Под шапкой, усыпанной драгоценными камнями, я узнал острые черты Ричарда Рича. Погрузившись в задумчивость, он прошествовал по палубе. Матросы торопливо отскакивали прочь, уступая ему дорогу. Поравнявшись со скамьей, на которой сидел я, он на мгновение вскинул голову и встретился со мной взглядом. Губы его искривила многозначительная зловещая ухмылка. Затем он подошел к люку и двинулся вниз по лестнице.

Стоило Ричу скрыться из виду, ко мне подскочил Барак.

— Как надоел этот сукин сын, — прошипел он.

— Да уж, — кивнул я, тронутый его беспокойством.

— Он сказал вам что-нибудь?