Совершенно не обязательные смерти

Теперь, когда я держу в руках три коробки с солью – по одной для меня, мамы и Кэтлин, – внутри как будто что-то сглаживается. И на полке много осталось – почти незаметно, что я здесь похозяйничала. Я кладу соль на стол, включаю чайник. Обрываю несколько листиков с растущих на подоконнике кустов мяты и шалфея и разминаю их ложкой в чашке. Тело гудит, наэлектризованное беспокойной энергией. Я слишком взвинчена, чтобы подстегивать себя кофеином. Когда на меня нападает жажда собирательства, я не нахожу себе места. И это нервное возбуждение не унять бегом или приседаниями. Все мое существо будто готовится к драке. Вот на что это похоже.

Мыслить трезво. Научный подход. Ничего со мной не случится.

Из-за яркого света окно, выходящее в сад, кажется залитым чернотой. Снаружи что-то движется. Я выключаю свет и целую вечность вглядываюсь в ночь. Это с равным успехом мог быть и человек, и лиса. Или призрак, рожденный моим воображением. В небе мерцают яркие звезды. Тускло сияет узкая полоска месяца. Я как струна, натянутая до предела. Чайник щелкает – вскипел. Включаю свет, и сад снова погружается во тьму.

Опускаю жалюзи, заливаю листья кипятком и дую, чтобы отвар поскорее остыл, хотя знаю, что это не поможет. Мысленно напеваю: «Соль, соль, соль, соль, соль».

И снова дую.

Что важнее – поспать перед школой или не сойти с ума?

Хотя, боюсь, выбора у меня не осталось. Добавляю в чай щедрую ложку меда, еще раз разминаю листья и начинаю размешивать.

По часовой стрелке?

Нет, против часовой.

Три оборота против часовой стрелки. Или семь.

Я возвращаюсь наверх, заботливо прижимая к груди соль. Тихо проскользнув в комнату Кэтлин, кладу заветную коробочку под кровать. Затем спешу к маме, в противоположное крыло замка. В коридорах темно, завитки лепнины убегают под потолок. Я слышу гудение пауков, плетущих паутину.

Мои чувства обострились до предела, все вокруг стало ясным и четким.

Не знаю, радоваться этому или бояться.

Мама крепко спит рядом с Брайаном. Я здесь незваный гость.

Она не одна. Одеяло сползло, обнажив грудь Брайана, и в лунном свете я вижу какие-то надписи на его коже. Шмыгнув носом во сне, он прижимается к маме. Я опускаюсь на корточки и кладу соль под кровать.

Когда я выпрямляюсь, все выглядит именно так, как должно. Игра света. Иду к себе, ощущая, как усталость вытесняет напряжение. Я могла бы проспать неделю, но у меня осталось всего три часа. Лучше, чем ничего. Забираюсь в кровать и натягиваю одеяло.

До меня доносятся звуки ночного Баллифрана: шелест опавших листьев, лязг водопроводных труб, вопли совокупляющихся кошек (или лисиц). Кэтлин они забавляют, но я их терпеть не могу. Не могу избавиться от мысли: а вдруг это ребенок кричит? Потерявшийся ребенок, которому страшно и больно.

В детстве у нас была книга сказок, оставшаяся от папы. Она принадлежала ему, когда он был маленьким. Некоторые сказки были веселыми, а некоторые – довольно жуткими. Помню, там говорилось о ведьме, которая жила в избушке на курьих ножках. В полудреме мне кажется, что у этой ведьмы лицо Маму.

Она заманивала к себе маленьких девочек. Иногда помогала им, а иногда съедала. Она сама решала, как поступить. Сила была на ее стороне.

И пока не войдешь в ведьмину избушку, не узнаешь, что тебя ждет.

Баба-яга, Аойфе из легенды о детях Лира, мистер Лис, даже Дева Мария. Сильные мира сего, которых нужно умаслить. У каждого из них свои тайны. Как и у Баллифрана. Здесь каждый человек – как закрытая дверь.

Нам следует быть очень осторожными.

Ольха

(для постановки диагноза)

Проснувшись утром, я обнаруживаю, что Кэтлин уже встала. Я спала так крепко, что не услышала будильник, и теперь страшно опаздываю. Натянув жуткий полиэстеровый свитер, бегу вниз. Мама с Кэтлин сидят на кухне и пьют кофе, как женщины из рекламы эспрессо. Идеальные прически, на лицах макияж. Солнечные лучи гладят их по волосам. А я вдруг понимаю, что у меня на штанине дырка, через которую видно небритую ногу.

– Ты чего так поздно? – спрашивает мама неестественно бодрым голосом.

Кэтлин сидит с непроницаемым лицом. Судя по всему, они говорили обо мне. Я открываю рот – нужно же что-нибудь сказать.

– Я почти не спала, – отвечаю я и этим ограничиваюсь.

Мама намазывает мне тост маслом, я запихиваю его в рот и хватаю сумку.

– Может, все-таки заразилась от Кэтлин. – В последней фразе чуть больше яда, чем я собиралась в нее вложить.

– А мне уже гораздо лучше.

Кэтлин явно собралась идти в школу. Форма сидит на ней как влитая. К моей же прилип какой-то лист. Понятия не имею, откуда он взялся. Мама снимает его и выбрасывает в ведро.

– Посмотри на себя, – начинает она, но я не в настроении выслушивать замечания. Выражение маминого лица смягчается. – Может, ты правда заболела? Хочешь, налью тебе особого чая Маму?

Я фыркаю и заталкиваю в сумку школьный завтрак.

По пути к автобусной остановке спрашиваю Кэтлин, о чем они с мамой говорили.

– Ни о чем, – невозмутимо отвечает Кэтлин.

Я вижу, что она врет, и спрашиваю снова.