Советник

Настолько уверен?

- Подойди.

Он пришел не один. Охрана? Сопровождение? И то, и другое разом? Главное, что не знакомы. И судя по тому, как держатся они, эти люди не из храма.

Охтли приблизился.

Не настолько, чтобы можно было дотянуться. И поглядел сверху вниз.

- На что ты надеешься, старик? – он говорил тихо. Но Верховный услышал.

- На богов? Мы все на них уповаем.

- Ты и вправду в это веришь? – кривоватая насмешка.

А лицо он покрыт толстым слоем лазури, нарисовав на щеках золотых змей.

- Разве не пристало Верховному жрецу верить в Богов, которым он служит? – за спиной Верховного возвышался Мекатл. И в простых одеждах младшего жреца он не выглядел сколь бы то ни было грозным.

Охтли слегка поморщился.

И яркая лазурь на лице пошла трещинами.

- Что ж… - он бросил быстрый взгляд на запертые двери, перед которыми золотыми статуями застыла стража. – Если уж выпало так… мне показалось, что вы желаете мира.

- Кто не желает мира? – Верховный развел руки.

- Вот именно… вы ведь уже немолоды. И больны. Настолько больны, что при всей прежней принципиальности не гнушаетесь помощью проклятых. Маг вас лечит, а потому жив?

Верховный ничего не ответил.

- Пускай так. Он никому не мешает.

- А я?

- Вы тоже можете… не мешать.

- Неужели?

Разговор этот пустой. И человек тоже.

- Вам и делать-то ничего не нужно. Вернетесь… к прежним обязанностям, - он облизал губы, почти стерев с них золотую краску. – Ранее ведь вы редко бывали во дворце. Боги? Служите им. А людское оставьте людям.

- Вам?

- Не только. Многие достойные люди обеспокоены происходящим.

- Сочувствую им.

- Вам кажется это забавным? На Севере, на юге вот-вот начнется голод. Чернь плодит слухи, самые чудовищные, но и ладно, хуже, что того и гляди начнутся бунты. Кто их усмирит? Кто остановит пролитие крови? Кто даст надежду? Дитя, которое того и гляди само предстанет пред богами?

- У вас есть иные варианты?

Воины неподвижны.

И все-таки сменились. Верховный чувствует на себе настороженный взгляд того, кто беззаветно предан Дарительнице жизни.

А вот Охтли, кажется, убежден, что ему все подвластно.

- Есть. Совет. Совет назначит супруга.

- Девочка юна.

- Это не имеет значения. Главное, что брак этот свершится и будет признан Богами. Её супруг займет место, подобающее Императору. Его рука будет крепка. И чернь успокоится.

- А Императрица?

- О, не стоит опасений, дитя не пострадает. Его окружат любовью и заботой. Его будут беречь, ведь там многие поверили в эту байку о Дарительнице жизни.

- Многие, но не вы?

- Я давно уже не верю в чудеса.

- А во что тогда?

Трещин на лазури становится больше. Они расползаются от уголков губ к щекам, и к вискам. Они ломают изысканный рисунок и даже золотые змеи того гляди осыплются.

- В силу. Во власть. В то, что каждый должен заниматься своим делом, а не…

- Я слышала, - этот голос раздался откуда-то сбоку.

И Верховный обернулся.

Как он мог… не увидеть? Не заметить? Лицо Охтли вытянулось. А потом он стиснул губы, явно осознав, что отступать некуда.

- Так даже лучше. Возьмите…

Договорить он не успел. Дитя вытянуло руку и Охтли вдруг захлебнулся слюной.

Качнулись копья стражи.

И юный Ицтли встал между Императрицей и людьми в белом, которые, кажется, еще не совсем поняли, что происходит.

Кто-то из них качнулся было к Охтли, что лежал на полу, скорчившись, но и сам, захрипев, сполз на пол. Тело его судорожно дернулось.

- Тоже плохой человек, - сказала Императрица.

И золотые бубенцы в её косицах зазвенели.

Она же, подняв юбки, шагнула вперед и взяла Верховного за руку. Это прикосновение отозвалось ноющей болью во всем теле, но потом боль сменилась жаром, а жар оставил ощущение тепла. Того давным-давно забытого тепла, которое бывает лишь в детстве.

Вспомнился старый храм.

И задний двор.

Хлев со свиньями. Утро раннее. Рассвет, который вот-вот, а потому надо спешить, оттащить корыто свиньям и вернуться до того, как старший жрец поднимется на вершину. Там пирамида была маленькой, да и жертвы приносили не каждый день.

Но…

Он вспомнил, как хрустел лед под босыми ногами. И холод пробирался, кажется, до самых костей. Тяжесть ведра. И теплое дыхание, наполнявшее хлев. Возню свиней.

Их прикосновения.

То, как торопливо стирал грязь с кожи, зачерпывая слежавшийся снег. А потом бежал, бежал, боясьь опоздать. И взлетал на пирамиду.

И смотрел, как клинок пробивает грудь раба. А потом подставлял руки, принимая дар сердца. И тогда в окоченевшие пальцы возвращалась жизнь. И ему, ничтожному, казалось, что в этом все дело.

Что именно он, а не Солнце, такое далекое, принимает этот дар.

Верховный прикрыл глаза, вдруг осознав, что еще немного и расплачется.

- Я, - выдавил он. – Тоже не слишком хороший человек.

- Случается, - Императрица потянула его за руку. – Ксо говорит, что слишком хороших не бывает. Что если ты слишком хороший, то тебя убьют.

Стражи стало…

Было.

Следовательно, Владыка Копий серьезно отнесся к предупреждению.

- Совет, - девочка встала над человеком, который лежал. И краска сползала с лица лоскутьями. – Собери их. Скажи, что я хочу говорить.

- Хорошо.

- Ты не станешь спрашивать, о чем?

- А надо?