Советская гениза. Новые архивные разыскания по истории евреев в СССР. Том 1

Забыл главное. Короткая статья о знаменитом писателе Лионе Фейхтвангере в книге «Испанская баллада» подписана: Л. Чёрная. Я тут подумал, возможно ошибочно, что это [ваша] сестра Л. Черняк, которая изменила фамилию вместо Черняк, или это другая писательница. Хотелось бы разобраться с этим[1006].

Он же

01/VII [19]58 г.

Вчера я закончил писать свое длинное письмо, и сейчас, отдохнув немного после тяжелой ночи, которую я провел без сна из-за страшных болей (моя супруга сказала, что пожалуется на меня, когда вы будете здесь: такой больной человек, как я, сидит почти пять часов подряд, склонившись над столом, и истязает свой мозг написанием письма вам – разве он не безумец, друг ваш Иегуда…), я вспомнил, что надо бы спросить вас на полях письма насчет слова «румл»[1007].

В Минске был один мудрый и очень ученый человек, настоящий «короб, полный книг», р. Меир Гальперин[1008]. Это был замечательный, выдающийся человек, внешне сухой, с высоким лбом и длинной, несколько заостренной бородой, близорукий. Посмотришь на него и никогда не скажешь, что этот человек – мудрец в полном смысле этого слова, настоящий гений (несколько лет он преподавал Гемару сыновьям главного раввина Минска, «Великого» рабби Йерухама-Иегуды, благословенна память праведника, которого так и называли – Великий из Минска[1009]). У р. Меира Гальперина была книжная лавка по улице Сборовой, которую позже переименовали в Преображенскую. В этой лавке были редкие книги, помимо Талмуда, сочинений законоучителей и всевозможных толкований Торы. У него можно было достать книги по науке и философии, труды еврейских просветителей и произведения старых и новых писателей-гебраистов.

Когда я узнал, что вышли новое издание стихотворений Бялика, «Сефер агада» и трехтомник Менделе, я поспешил в Минск, чтобы купить эти книги[1010]. В Минске я сразу же отправился в книжную лавку р. Меира Гальперина и застал его сидящим сгорбившись за столом и работающим над книгой о гематрии «Нотарикон, аббревиатуры и т. п.»

[1011]. Он работал над этим сочинением десять лет и затем опубликовал его, и я его купил, но с потерей моих сыновей и всей семьи в той страшной войне были потеряны и собранные мною книги. Однако я не об этом. Я любил беседовать с его зятем Михлом Рабиновичем, который тоже был большим знатоком и писателем-гебраистом, но человеком грубым и заносчивым[1012]. Мы говорили о стихах Бялика, Черниховского и Шнеура. Р. Меир был погружен в размышления и творчество, но когда он услышал, что невинный спор может, не дай бог, привести несдержанных знатоков к оскорблениям, то встал со своего стула и принялся примирять спорщиков, выказывая недюжинное понимание и знание всех видов мировой поэзии и разъясняя нам множество сложных выражений и слов. Господи боже! Как жаль тех, кого мы потеряли и кого с нами больше нет![1013] Это был редкий экземпляр человека, один на десять тысяч[1014]

. Когда утих спор и остыли горячие головы, в лавку стали заходить раввины, маскилы, писатели, учителя и т. п. (там были и книги на идише Менделе, И.-Л. Переца, Шолом-Алейхема, Шолома Аша). Среди посетителей были писатели Бенцион Кац, Мордехай Бен-Гилель Гакоген, минские литераторы Якнегоз, «Иов» Брилль и другие из молодых[1015] (великий писатель Шолом-Алейхем тоже был в Минске, но в книжную лавку тогда не зашел[1016]; я расскажу вам о нем в другой раз). Внезапно зашел красивый, стройный, черноглазый раввин с лицом, которое прямо излучало мудрость.

Начался спор о стиле тогдашних газет на иврите «Гацефира» и «Газман». Редактором последней был Бенцион Кац. Это был тип исключительно одаренного человека, с высоким лбом, блондин, бритый. Он был одет во все новое: длинное, распахнутое пальто, твердый котелок. Говорил он просто зажигательно. Р. Мордехай бен Гилель Гакоген, высокий, белобородый, исключительно благообразный, разговаривал степенно, как и подобает лесоторговцу. Он недавно вернулся из Страны Израиля, где приобрел земельный участок. В общем, мнения разделились.