Еще скребут по сердцу «мессера»,ещевот здесьбезумствуют стрелки,еще в ушах работает «ура»,русское «ура-рарара-рарара!» —на двадцатьслоговстроки.Здесьставший клубомбывший сельский храм, —лежимпод диаграммами труда,но прелым богом пахнет по углам —попа бы деревенского сюда!Крепка анафема, хоть вера не тверда.Попишку бы лядащего сюда!Какие фрески светятся в углу!Здесь рай поет!Здесьадревмяревет!На глиняном не топленном полутомится пленный,раненный в живот.Под фресками в не топленном углулежит подбитый унтер на полу.Напротив,на приземистом топчане,кончается молоденький комбат.На гимнастерке ордена горят.Он. Нарушает. Молчанье.Кричит!(Шепотом — как мертвые кричат.)Он требует как офицер, как русский,как человек, чтоб в этот крайний часзеленый,рыжий,ржавыйунтер прусскийне помирал меж нас!Он гладит, гладит, гладит ордена,оглаживает,гладит гимнастеркуи плачет,плачет,плачет горько,что эта просьба не соблюдена.А в двух шагах, в не топленном углу,лежит подбитый унтер на полу.И санитар его, покорного,уносит прочь, в какой-то дальний зал,чтобы онсвоею смертью чернойнашей светлой смертине смущал.И снова ниспадает тишина.И новобранцанаставляютвоины:— Так вот онокакаяздесьвойна!Тебе, видать,не нравитсяона —попробуйперевоеватьпо-своему!
Лошади в океане
И. Эренбургу
Лошади умеют плавать,но — не хорошо. Недалеко.«Глория» — по-русски — значит «Слава», —это вам запомнится легко.Шел корабль, своим названьем гордый,океан стараясь превозмочь.В трюме, добрыми мотая мордами,тыща лошадей топталась день и ночь.Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!Счастья все ж они не принесли.Мина кораблю пробила днищедалеко-далеко от земли.Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.Лошади поплыли просто так.Что ж им было делать, бедным,если нету мест на лодках и плотах?Плыл по океану рыжий остров.В море в синем остров плыл гнедой.И сперва казалось — плавать просто,океан казался им рекой.Но не видно у реки той края.На исходе лошадиных силвдруг заржали кони, возражаятем, кто в океане их топил.Кони шли на дно, и ржали, ржали,все на дно покуда не пошли.Вот и все. А все-таки мне жаль их —рыжих, не увидевших земли.