Высоки были стены, и ров был глубок.С ходу взять эту крепость никак он не мог.Вот засыпали ров — он с землей наравне.Вот приставили лестницы к гордой стене.Лезут воины кверху, но сверху долойИх сшибают камнями, кипящей смолой.Лезут новые — новый срывается крик.И вершины стены ни один не достиг.— Трусы! Серые крысы вас стоят вполне! —Загремел Александр. — Дайте лестницу мне! —Первым на стену бешено кинулся он,Словно был обезьяною в джунглях рожден.Следом бросились воины, —как виноград, —Гроздья шлемов над каждой ступенью висят.Александр уже на стену вынес свой щит.Слышит — лестница снизу надсадно трещит.Лишь с двумя смельчаками он к небу взлетел,Как обрушило лестницу тяжестью тел.Три мишени, три тени — добыча камням.Сзади тясячный крик:— Прыгай на руки к нам! —Но уже он почувствовал, что недалекТот щемящий, веселый и злой холодок.Холодок безрассудства.Негаданный, тот,Сумасшедшего сердца слепой не расчет.А в слепом не расчете — всему вопреки —Острый поиск ума, безотказность руки.Просят вниз его прыгать? Ну что ж, он готов, —Только в крепость, в толпу озверелых врагов.Он летит уже. Меч вырывает рука.И с мечами, как с крыльями, два смельчака.(…Так, с персидским царем начиная свой бой,С горсткой всадников резал он вражеский стройДа следил, чтоб коня его злая ноздряНе теряла тропу к колеснице царя…)Но ведь прошлые битвы вершили судьбу —То ль корона в кудрях, то ли ворон на лбу.Это ж так, крепостца на неглавном пути,Можно было и просто ее обойти,Но никто из ведущих о битвах рассказНе видал, чтобы он колебался хоть раз.И теперь, не надеясь на добрый прием,Заработали складно мечами втроем.Груды тел вырастали вокруг.Между темКамень сбил с Александра сверкающий шлем.Лишь на миг опустил он свой щит. И стрелаПанцирь смяла и в грудь Александра вошла.Он упал на колено. И встать он не смог.И на землю безмолвно, беспомощно лег.Но уже крепостные ворота в щепе.Меч победы и мести гуляет в толпе.Александра выносят. Пробитая грудьСвежий воздух целебный не в силах вдохнуть…Разлетелся быстрее, чем топот копыт,Слух по войску, что царь их стрелою убит.Старый воин качает седой головой:«Был он так безрассуден, наш царь молодой».Между тем, хоть лицо его словно в мелу,Из груди Александра добыли стрелу.Буйно хлынула кровь. А потом запеклась.Стали тайные травы на грудь ему класть.Был он молод и крепок. И вот он опятьИз беспамятства выплыл. Но хочется спать…Возле мачты сидит он в лавровом венке.Мимо войска галера плывет по реке.Хоть не ведали воины точно пока,То ль живого везут, то ль везут мертвяка,Может, все-таки рано им плакать о нем?Он у мачты сидит. И молчит о своем.Безрассудство… А где его грань?Сложен суд, —Где отвага и глупость границу несут.Вспомнил он, как под вечер, устав тяжело,Войско мерно над черною пропастью шло.Там персидских послов на окраине дняПринял он второпях, не слезая с коня.Взял письмо, а дары завязали в узлы.— Не спешите на битву, — просили послы. —Замиритесь с великим персидским царем.— Нет, — сказал Александр, — мы скорее умрем.— Вы погибнете, — грустно сказали послы, —Нас без счета, а ваши фаланги малы. —Он ответил:— Неверно ведете вы счет.Каждый воин мой стоит иных пятисот. —К утомленным рядам повернул он коня.— Кто хотел бы из вас умереть за меня? —Сразу двинулись все.— Нет, — отвел он свой взгляд, —Только трое нужны. Остальные — назад. —Трое юношей, сильных и звонких, как меч,Появились в размашистой резкости плеч.Он, любуясь прекрасною статью такой,Указал им на черную пропасть рукой.И мальчишки, с улыбкой пройдя перед ним,Молча прыгнули в пропасть один за другим.Он спросил:— Значит, наши фаланги малы? —Тихо, с ужасом скрылись в закате послы.Безрассудство, а где его грань?Сложен суд,Где бесстрашье с бессмертьем границу несут.Не безумно ль водить по бумаге пустой,Если жили на свете Шекспир и Толстой?А зачем же душа? Чтобы зябко беречьОт снегов и костров, от безжалостных встреч?Если вера с тобой и свеченье ума,То за ними удача приходит сама.…Царь у мачты. А с берега смотрят войска:— Мертвый? Нет, погляди, шевельнулась рука… —Старый воин качает седой головой:— Больно ты безрассуден, наш царь молодой. —Александр, улыбнувшись, ответил ему:— Прыгать в крепость, ты прав, было мне ни к чему.