Советская правда

Исследователи тщательно, со всей добросовестностью и объективностью рассматривают художественную практику современных французских неороманистов – Натали Саррот, Алена Роб-Грийе и Мишеля Бютора, ставя задачу ответить на вопрос, действительно ли их произведения дают более полное и глубокое представление о действительности, чем классический роман, и является ли техника «нового романа» подлинным обновлением жанра.

Наблюдения авторов исследования чрезвычайно интересны. Они констатируют, что сюжет для неороманистов не важен, реальные поступки и события ничего не стоят, среда, в которой существуют герои, условна. Все, что герои делают и говорят, вполне может быть перенесено и в другую среду и даже в другое время. Большое значение приобретают различные сны, бреды, наплывы и расплывы в сознании. Наблюдать жизнь, таким образом, не надо, знать человека тоже не надо. Надо лишь знать самого себя. Авторы статьи так и говорят о Натали Саррот, что читатель в ее книгах найдет не богатство и многообразие индивидуальных реакций, различных в зависимости от характеров и ситуаций, а лишь авторское «я», размноженное в персонажах.

Второе течение неороманистов, в противоположность Натали Саррот, занимается не внутренним миром человека, а внешним, его окружающим. В их подробных описаниях, говорят авторы, есть точность деталей, но также некая стыдливость, сдержанность стиля, заставляющая предпочитать богатству образа нейтральный, даже банальный, но зато точный термин… Используя этот прием, неороманист полагает, что он не становится между вещами и читателем.

Особенно же неороманисты стараются «лишить героя социальных связей или свести их к связям формальным, не имеющим серьезного влияния»: человек-де, как еще до них сказано, заброшен в мир и осужден на то, чтобы быть абсолютно свободным. Поэтому они пишут так, что у персонажей нет ни прошлого, ни родителей, ни среды, которая бы формировала их сознание, ни профессии, ни дела, ни интереса. «Человек вообще» – и только.

Авторы исследования, положительно относясь к самому стремлению неороманистов искать новое, делают вывод: «И все же эта позиция, позиция интеллигентов, для которых ценности культуры, художественные и нравственные требования трудного ремесла сохраняют еще свой смысл, недостаточна, чтобы сделать их писателями-реалистами и в еще меньшей степени мастерами обновления реализма. Они владеют лишь первой стадией реализма, то есть внешним описанием объекта, схваченного в конкретной объемности, или если речь идет о состояниях внутренних, в своей мимолетной подвижности… На деле, если исключить некоторые мелкие детали, эти писатели обновляют, главным образом, принципы оформления». Они следуют по пути, говорят исследователи, открытому пятьдесят-шестьдесят лет назад Джойсом, Кафкой, Гертрудой Стайн, Прустом. Но «и все же между творчеством Джойса и Натали Саррот или Кафки и Роб-Грийе существует разница». Неороманисты, какими бы одаренными ни были некоторые из них, «являются не революционерами, а эпигонами, изо всех сил эксплуатирующими иссякающую жилу».

Интересен вывод, какой делают исследователи о причинах появления «нового романа». Это отнюдь не требование времени, революционного движения вперед. Совсем напротив. Во Франции, говорят они, «мелкобуржуазная интеллигенция позволила заворожить себя трудностями, которые стоят на пути рабочего класса и его союзников в последнее десятилетие. И поскольку этой интеллигенции присуще обращать частную ситуацию, в которой она находится, в ситуацию всеобщую и абсолютную, она видит окончательное поражение в том, что является всего лишь эпизодом исторической борьбы народных сил».

Но это же во Франции! А какое основание у нас, советских писателей, выдумывать такую форму романа, которая неизбежно предопределяла бы показ не героического, а приниженно-будничного? Какие мы имеем основания для так называемой дегероизации и для дедраматизации нашей литературы и нашего искусства? Ну, кто-то, предположим, в силу своей личной манеры письма, чтобы избежать необходимости изображения людей во всей их объемности – с индивидуальными характерами, с их внутренним миром, считает, что «семейный роман» и «роман-судьба» устарели. А как же понять тех, кто зовет к «искусству для избранных»? Не оглядываются ли они на эпигонов, о которых пишут критики-марксисты Лона и Соваж?

В интересной и верной статье Юрия Германа, опубликованной 12 октября 1962 года в газете «Литература и жизнь», говорится о таких явлениях применительно к киноискусству, говорится о требовании некоторых кинорежиссеров создавать особые, привилегированные кинотеатры для особо одаренных в интеллектуальном смысле зрителей.

«Спрашивается в задачке, – пишет автор статьи, – кто эти особо одаренные? Что за удивительное неуважение к народу, что за поганый аристократизм? Что за башни из слоновой кости?