Не в силах радость вымерить и взвесить,Как будто город вызволен уже,Я в адрес: «Киев, Павловская, десять» —Строчу посланье в тесном блиндаже.Письмо увидит ночи штормовые,Когда к Подолу катятся грома,Когда еще отряды штурмовыеПрочесывают скверы и дома…По мостовым, шуршащим листопадом,Придет освобожденье. Скоро. Верь…Впервые за два года не прикладом,Без окрика, негромко стукнут в дверь.Мой хворый дед поднимется с кровати.Войдет веселый первый почтальон.От рядового с берега ЛоватиПривет вручит заждавшемуся он.Старик откроет окна. В шумном миреОсенний день, похожий на весну.И солнце поселится в той квартире,Где я родился в прошлую войну.1944317. ПОГИБ ТОВАРИЩ
Во вражьем стане цели он разведал,Мечтал о встрече с милой над письмом,Читал статью про скорую победу,И вдруг — разрыв, и он упал ничком.Мы с друга окровавленного снялиОсколком просверленный партбилет,Бумажник, серебристые медали.А лейтенанту былодвадцать лет…Берет перо, согбен и озабочен,Бумажный демон, писарь полковой.О самом страшном пишет покорочеПривычною, недрогнувшей рукой.Беду в письмо выплескивая разом,Он говорит: «Ведь надо понимать,Что никакой прочувствованной фразойНельзя утешить плачущую мать».Она в слезах свое утопит горе,Покуда мы, крещенные огнем,Врага утопим в пенящемся море,На виселицу Гитлера сведем.И женщина инстинктом материнскимОтыщет сына дальние следыВ Курляндии, под елью исполинской,На скате безымянной высоты.Седая мать увидит изумленноНа зелени могилы дорогойВенок лугов, как яркая корона,Возложенный неведомой рукой.Блеснут в глаза цветы, еще живые,От латышей — сынку — сибиряку…И гордость вспыхнет в сердце и впервыеПерехлестнет горячую тоску.1944НИКОЛАЙ МАЙОРОВ
Николай Петрович Майоров родился в 1919 году в семье ивановского рабочего. Еще в десятилетке начал писать стихи, которые читал на школьных вечерах, публиковал в стенной газете. Окончив в Иванове школу, переехал в Москву и поступил на исторический факультет МГУ, а с 1939 года стал кроме того посещать поэтический семинар в Литературном институте им. Горького. Писал много, но печатался редко, да и то, как правило, в университетской многотиражке.
Руководитель поэтического семинара П. Г. Антокольский писал о Майорове: «Николаю Майорову не приходилось искать себя и свою тему. Его поэтический мир с самого начала был резко очерчен, и в самоограничении он чувствовал свою силу. Его лирика, повествующая об искренней мужской любви, органична в этом поэтическом мире».
Д. Данин, вспоминая о Н. Майорове, друге студенческих лет, говорит: «Он знал, что он поэт. И, готовясь стать историком, прежде всего утверждал себя как поэт. У него было на это право.
Незаметный, он не был тих и безответен. Он и мнения свои защищал, как читал стихи: потрясая перед грудью кулаком, чуть вывернутым тыльной стороной к противнику, точно рука несла перчатку боксера. Он легко возбуждался, весь розовея. Он не щадил чужого самолюбия и в оценках поэзии был резко определенен. Он не любил в стихах многоречивой словесности, но обожал земную вещность образа. Он не признавал стихов без летящей поэтической мысли, но был уверен, что именно для надежного полета ей нужны тяжелые крылья и сильная грудь. Так он и сам старался писать свои стихи — земные, прочные, годные для дальних перелетов».