Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне

Горсовет, ларек, а дальше –Возле церкви клуб.В церкви – бывшей генеральшиОтпевают труп.Стынет дохлая старуха,Ни добра, ни зла.По рукам мертвецким мухаТихо проползла.А у врат большого клубаПара тучных девТянут молодо и грубоПлощадной напев:«Мы на лодочке катались,

Золотой мой, золотой,Не гребли, а целовались…»«…Со святыми упокой…»Церкви, клуба, жизни мимоПрохожу я днесь.Всё легко, всё повторимо,Всё привычно здесь.Как же мне не умилиться,Как же не всплакнуть,Поглядев на эти лицаИ на санный путь?Ты прошла, о генеральша,Ты идешь, народ, –Дальше, дальше, дальше, дальше,

Дальше – всё пройдет.Дан томительный клубок нам,Да святится нить…Но зачем же руки к окнамРвутся – стекла бить?1930. Харьков

490. «В переулок, где старцы и плуты…»

В переулок, где старцы и плуты,Где и судьбы уже не звучат,Где настурции, сны и уютыНедоносков, братишек, девчат,Навсегда ничего не изволя –Ни настурций, ни снов, ни худоб, –

Я хожу к тебе, милая Оля,В черном теле, во вретище злоб.Этот чахлый и вежливый атом –Кифаред, о котором молва, –Погляди пред суровым закатом,Как трясется его голова.Он забыл олимпийские ночи,Подвязал себе тряпкой скулу,Он не наш, он лишенец, он прочий,Он в калошах на чистом полу.Он желающий личных пособий,Посетитель врачей и страхкасс…Отчего ж ты в секущем ознобеНе отводишь от мерзкого глаз?

Скоро ночь. Как гласит анероид –Завтра дождик. Могила. Конец.Оля будет на службе. ПостроитМощный блюминг напористый спец.Я касался прекрасного тела,Я сивуху глушил – между темМарсиасова флейта кипелаНад весной, над сушайшей из схем,Над верховной коллизией болей,Над моим угловым фонарем,Надо всем, где мы с милою ОлейПетушимся, рыдаем и врем.1932. Харьков

491. «Быть может, это так и надо…»