Советский рассказ. Том второй

В тот ясный и тихий день крик разнесся далеко-далеко, однако на зов никто не откликнулся. Прижимая к груди младенца, спотыкаясь и падая, с разметавшимися волосами, она обежала все службы, поля, пока не добралась до опушки, где увидела среди колючего можжевельника белую березу, и тогда остановилась, дрожащими губами глотнула воздух и выпрямилась.

Из задранных вверх штанин торчали грязные босые ноги Оскара Круклиса…

Она стояла в глубокой задумчивости. Стояла, точно каменная, негромко твердя одно и то же:

— Что ты наделал? Что ты наделал?

Потом бережно положила ребенка в мох под можжевеловым кустом, схватила валявшийся трухлявый кол и принялась им дубасить того, кто был недавно ее мужем, с каждым ударом крича все громче, все злее:

— На кого ты нас бросил?.. Как теперь будем жить?.. Почему о нас не подумал?..

Кол переломился, она отшвырнула его, продолжая кулаками молотить безжизненное тело.

Девчушка где-то обронила соску, но лежать в мягких мхах было приятно, и она не плакала. Она загляделась на верхушку березы, — ветерок шелестел листвой, мелькали солнечные зайчики, и беззубый ротик раскрылся в улыбке…

— А Элза Круклис жива? — спросил я Вэстуре. — Или тоже… погибла?

— Нет, жива, — ответила Вэстуре. — Но после всех потрясений очень переменилась, стала набожной, ушла в добровольный затвор. Нянчит внучат, живет у старшей дочери, — та работает железнодорожным кассиром на тихой станции. Младшая закончила университет, занимается кибернетикой. Практику проходила в Новосибирске, там и замуж вышла. Летом с мужем и сыном, которому скоро в школу, навещают мать. А хутор «Леяспаукас» стоит заброшенный. Кто теперь в такой глуши согласится жить. Постройки обвалились, заросли бурьяном, кустарником… Что еще ты хотел бы узнать?

Я не ответил. Мне казалось, что в поисках правды я избороздил столько дорог океана жизни и вот теперь пристал к берегам, где плавал совсем близко. Я взглянул на Вэстуре. Подойдя к столу, где посветлее, она подкрашивала губы.

— Зачем ты это делаешь? — спросил я.

— Зачем? Чтобы тебе понравиться.

— Не надо! Пожалуйста, пойди смой.

Она вышла. Я слышал, как в ванной плескалась вода. Вскоре Вэстуре вернулась и взглянула на меня как-то очень серьезно. Она выглядела постаревшей, на лице у нее было написано страдание.

С мягкой хрипотцой пробили стенные часы. Утро… У меня было такое чувство, будто кто-то стоит рядом, смотрит на меня пристальным взглядом, ждет ответа. Я открыл глаза, оглянулся, в комнате ни души. От долгого сидения затекли руки и ноги, и замерз я основательно. Метель за окном утихла, поскребывал совок дворника. Окна домов светились розоватыми, желтыми, зелеными огнями, беспорядочная громада города, расцвеченная зарей, подступала к самому горизонту. По улице прокатил первый троллейбус… Передо мною на столе лежала раскрытая записная книжка, а в ней запись: «Валка. Осень 1941 года. Хозяин отвез своего пастуха полицаям… Человек, каким ты будешь завтра, послезавтра, в недалеком будущем?»

1968

Мирза Ибрагимов

Метаморфоза

1

Предки оставили нам в наследство тысячи бессмертных пословиц. Рушатся дома и дворцы, желтеют и превращаются в прах страницы древних фолиантов, а пословицы вечно живут в устах народа, уча мудрости, добру и справедливости.

Пословицы бывают разные. Есть такие, что имеют только один смысл, и как бы ни старались любители демагогии, умудряющиеся по-своему толковать любое понятие, переиначить смысл этих пословиц им не удается. Но встречаются и другие пословицы — эти можно толковать по-разному, примерно так, как делают это некоторые политические деятели нашего времени, оперируя такими понятиями, как «гуманизм», «справедливость», «свобода». Они разглагольствуют с самых высоких трибун, бесстыдно искажая смысл этих великих понятий, и даже не краснеют при этом.

Одна из таких многозначных пословиц, смысл которых, словно форму восковой свечи, можно менять по собственному вкусу, гласит: «Лучше умереть, чем прославиться». Мы потому вспомнили эту пословицу, что герой нашего рассказа очень любил ее и часто употреблял, не особенно вдумываясь в ее смысл.

Однако пора познакомить вас с нашим героем. Вам, конечно, интересно знать, как он выглядит, какой у него характер. Высокий он или маленький, смуглый или белолицый, злой он человек или миролюбивый. Должен честно признаться: толком этого никто не знал; внешность нашего героя была настолько неопределенна и изменчива, что трудно было что-либо сказать наверняка. Лицо его мгновенно могло стать и белым, и смуглым, и красным, и серым. Глаза, только что огромные, как пиалы, вдруг суживались и превращались в косые щелочки. Даже рост я не решился бы определить точно. Иногда он казался таким рослым, что среди сотен людей тотчас бросался в глаза, а то вдруг съеживался, горбился и совершенно исчезал в толпе. Единственно, что можно указать вполне достоверно, — это его имя: Кальби Кальбиевич Кальбиев.