Большой интерес представляют наблюдения критиков 20-х годов над жанровой спецификой горьковских рассказов. Критика обратила внимание на отсутствие в новых рассказах М. Горького «смазочного материала старого жанра», на их «автономность, отрывочность, мимолетность, как бы внелитературность» (
Особое внимание вызвали, получив неоднозначную трактовку, интерес писателя к сложным, противоречивым характерам и предложенная им концепция личности. В облике созданных М. Горьким персонажей некоторые интерпретаторы-акцентировали лишь патологическое начало, сводя к его воспроизведению весь смысл идейно-нравственных поисков. Рапповская критика видела в произведениях писателя лишь «редчайшие виды уродств, многообразный софизм, патологический эротизм, непостижимые извращенности человеческой природы (
Примечательно, что специалисты-психиатры, воспринимая рассказы М. Горького с точки зрения своих узкопрофессиональных интересов, восхищались его умением «с необычайной правдивостью» и «научной добросовестностью» рисовать «различные психопатические состояния и душевные болезни» (
Большая часть рецензентов рассматривали созданные характеры как развитие дорогого для М. Горького типа чудака, озорника, жизнелюбе, в котором «жив неугомонный творческий дух», тоска по необыкновенному — но порывы которого бесплодны. «В последних вещах Горького преобладают озорники. Они озоруют от великой скуки. […]… мелкий быт, докуки жизни коверкают их, и их порывы вырождаются в бесплодное озорство» (
Если А. Воронский обращал внимание на отсутствие в 20-е годы у М. Горького современной тематики (
Современные исследователи анализируют структуру горьковского повествования, способы выражения авторской позиции. Е. Тагер отмечал: «В рассказах 1922–24 гг. исчезает образ персонажа, слитого с автором и тем самым являющегося достойным доверия комментатором событий. В них, наоборот, преобладает монолог героя, повествующего о своей жизни и воссоздающего замкнутый, «чужой» для автора мир. […] Тенденция вытеснения авторского голоса и «взгляда» голосом и «видением» самого героя неожиданно сплетается с другой и прямо противоположной. В ряде рассказов мы вдруг наталкиваемся на демонстративное обнажение лица автора. […] Это лицо конкретного писателя, «сочинителя», свободного в выборе своего материала и самовольно распоряжающегося им» (
В последние годы получили развитие высказанные Ю. Тыняновым идеи о новаторских принципах жанрообразования в произведениях М. Горького 20-х годов, о специфических средствах, с помощью которых небольшие по объему и, кажется, локальные по проблематике фрагменты тем не менее оказываются внутренне объединены в цикл — жанровую общность более высокого уровня. «Общая атмосфера создается здесь многообразием голосов и зарисовок. […] Возникает характерное вообще для Горького, но выступающее в каждом произведении по-своему ощущение неудержимо несущегося жизненного потока» (
«В настоящее время в результате серьезного исследования жанровой природы и стилевого своеобразия произведений писателя этого периода сложилось мнение о сочетании тенденции рассказа с исследованием, более того — об усилении исследовательского начала в них. В связи с этим возникает вопрос о мотиве как одной из форм выражения авторской идеи в произведении. […] Мотив как форма выражения авторского сознания в произведении впервые был широко применен Горьким в «Рассказах 1922–24 годов». Причем, кроме мотивов частных, действующих в пределах отдельного рассказа […] писатель ввел мотивы, общие для всего цикла» (