Советский военный рассказ

Пожара не было, но снаряд пробил перекрытие и разорвался где-то в верхнем этаже. Она побежала туда, на бегу соображая, в какую квартиру он мог угодить. Искать не пришлось — дверь квартиры была сорвана с петель и будто положена аккуратными руками на перила лестницы. В передней путь перегораживала упавшая массивная вешалка. В комнате вся мебель была сдвинута с мест и висячая лампа под зеленым абажуром раскачивалась из угла в угол, как маятник. Среди обломков валялась раскрытая книга. Диван красного дерева был перевернут ножками вверх.

Аня подняла книгу. Шадерло да Лакло, «Опасные связи». Поискала, куда бы положить книгу в этом разгроме. Положила на столик, присыпанный штукатуркой. На стене увидела телефон. Было странно думать, что телефон может быть невредим, когда все кругом разрушено. Она пробралась к нему по хрустящему стеклу и набрала нужный номер. Голос сестры откликнулся раздраженно:

— Ну, что?

— Как у вас там, Катюша? Что дети?

— Укладываюсь, и ничего не влезает, — сказала сестра утомленно, — а дети мешают как могут. Витя! — крикнула она в сторону. — Сейчас же оставь мясорубку, прищемишь палец! Вот видишь, я укладываю, а они хватают. Приходи скорей, ради бога!

— У вас тихо?

— Приблизительно. А у тебя?

— Все в порядке, — сказала Аня и повесила трубку. Захотелось сесть и прикрыть глаза. Не видеть ни дыры в потолке, ни обломков на полу.

— Кто там есть, наговорились вы или нет? — раздался неизвестно откуда сердитый голос.

Аня испуганно оглянулась — в комнате никого не было.

— Потяните на себя, — снова сказал тот же голос. Диван зашевелился, как живой.

Аня потянула диван за ножки, он повалился боком на груду мусора. Незнакомый человек — морщинистый, серый, с близорукими глазами — приподнялся и пошарил вокруг себя неуверенной рукой.

— Целы? — спросила Аня и села рядом, прямо на мусор и битое стекло.

— Чего же вы сидите? — проворчал человек. — Поищите лучше мое пенсне.

Они вдвоем шарили по полу, щепками разметая колкий мусор. Когда Аня наткнулась на поблескивающую дужку пенсне, она была уверена, что стекла разбиты вдребезги и старик будет в отчаянии. Но стекла были целешеньки. Старик протер их рукавом, нацепил пенсне на переносицу и победно улыбнулся Ане.

— Между прочим, — сказал он, — убить и разбить гораздо трудней, чем кажется.

— Почему?

— А потому что и люди и вещи сопротивляются.

Он внимательно, с недоброй усмешкой оглядел свое разрушенное жилье. Казалось, он и не расстроен, и не подавлен — разбили, ну и что? И вдруг его лицо исказил ужас.

— Виолончель!

Аня проследила его взгляд. В углу, придавленный рухнувшей картиной в золоченой раме, виднелся продолговатый футляр. Аня хотела подняться, но почему-то совсем не было сил. Она доползла до угла и бережно высвободила футляр. Старик схватил его, и Аня увидела завернутый в шелковый платок инструмент, покоящийся на шелковой подушке. Дрожащие руки старика вынули виолончель и стали ощупывать ее легкими прикосновениями. Потом старик осторожно провел по струнам смычком, и морщинистое лицо его разгладилось, за стеклами пенсне блеснул добрый свет, серые губы зашевелились, словно подбадривая робкие звуки. Старик подкрутил колышки, снова несколько раз провел смычком, прислушиваясь, и вдруг из его окрепших движений смычком сложилась мелодия, похожая на отчаянную, томительную жалобу. Оттого, что эту жалобу выпевал мужественный низкий голос виолончели, она прямо-таки рвала душу.

— Что же вы плачете? — ворчливо спросил старик, обрывая мелодию.

— Это что?

— Элегия Масснэ.

— Пожалуйста, играйте, — сказала Аня, не стыдясь своих слез. — У меня сынишка уезжает.

— А вы?

— Что я? — огрызнулась Аня. — Работаю.

— Сколько лет сынишке?

— Три.

— А муж где?

— На Южном фронте…

Он покачал головой и тихонько тронул струны смычком, но играть не стал. Аня сидела рядом с ним на полу в разгромленной комнате и никак не могла подняться. Она только сейчас до конца поверила, что завтрашний день будет действительно завтра.

— По совести… устали? — неожиданно спросил виолончелист и спрятал инструмент в футляр.

— Вообще? Устала.

— И все-таки не хотите уезжать?

— При чем здесь хотенье?

Она встала и подала руку старику. У него снова было прежнее морщинистое серое лицо, и видно было, что он очень слаб.

— Я сейчас приведу людей. Убрать, навесить дверь. Вы здесь останетесь жить?

— Здесь.

С уборкой они провозились долго — три женщины из группы самозащиты. Особенно трудно было приладить дверь — взрывом перекосило дверную коробку. С дырой в потолке пришлось смириться.

— Вентиляция, — хмыкнул старик. — Это вы дежурите на чердаке?

— И я.

— Бегайте там потише, не пылите.

Когда она уходила, он крикнул вслед:

— Будет очень тошно, покричите в дырку. Поиграю.