Советы по домоводству для наемного убийцы

— Ну да. Извините.

— Ладно.

— Так вы… из разряда чувствительных убийц?

— Уж не знаю. Просто терпеть не могу, когда меня дискриминируют только потому, что я… убиваю людей.

Упс. Сорвалось. Она застывает посреди затяжки.

— То есть? Вы хотите сказать, что за вами числится куча трупов?

Я влип. Никогда не показывай пушку на первом свидании. Впрочем, она уже знала про двух покойников, и это нельзя назвать свиданием, верно? Я пришел к ней за помощью. Потому что я влип.

— Кое-кто… должен был умереть, — пытаюсь я вырулить.

— Например, коллега моего отца?

— Видите ли. Если бы я его не убил, то сейчас бы смотрел на мир через решетку, а по утрам в душевой меня бы херачили африканские жеребцы с вот такими елдаками.

Кажется, она оценила мой словарный запас. Сам себе удивляюсь.

— Но что значит «кое-кто должен был умереть»? — спрашивает она.

— Ну… как вам сказать… Некоторые люди заслуживают смерти.

— Почему?

— Потому что являются носителями зла. Потому что творят зло. Или отказываются творить добро. Таких надо убирать.

— Ого. Вы говорите точь-в-точь как приятель моего отца Тордур.

— Торчер?[35]

— Вы его так называете? Ха-ха. В яблочко. Вы человек религиозный?

— Я католик.

— Ага. Так, может, вы тоже телепроповедник и отца Френдли убрали, так как он был вашим соперником?

— Я не телепроповедник.

— Допустим. Но вы католик?

— Я хорватский католик. В этом нет ничего религиозного. Это всего лишь означает, что за свою жизнь ты должен посетить церковь два раза. На венчание и на отпевание.

— Как мило. И сколько же раз вы там успели побывать? Один?

Вопрос вызывает у меня улыбку.

— Нет.

Секунду помедлив, она тушит сигарету в пепельнице, прежде чем задать следующий вопрос:

— Так кто же вы? Очередной лузер, по ошибке застреливший агента ФБР и вынужденный бежать из долбаных Штатов?

Ну, знаете!

— Я не лузер, я…

— Да? Кто же?

Однако мы далеко зашли.

— Я… профессионал.

— Профессионал?

— Профессиональный киллер. Сотню с лишним точно пустил в расход.

Молодец. Считай, она уже твоя.

— Иди ты. СТО ЧЕЛОВЕК?!

Если точнее, то где-то в районе ста двадцати пяти. На Среднем Западе, когда мне случалось проезжать через городки, встречавшие меня надписью «Население 125», я всегда останавливался для дозаправки, считая это своей персональной ПВД.[36]

— Ага. На круг. Около пятидесяти или шестидесяти я убил как солдат хорватской армии, защищая землю отца и матери. А потом еще шестьдесят шесть засранцев из разных стран — как киллер на службе национальной организации. Отец Френдли — мой первый и единственный «любительский» экспромт.

Потеряв дар речи, она молчит, как католический священник в исповедальне.

— Национальной организации? — наконец выдавливает из себя она.

— Ну, то есть… мафии.

— Мафии? Так вы член мафии?

— Ну да. Хорватской мафии. Не какой-нибудь там тальянской хрени.

Внезапно протрезвевшая, она таращится на меня секунд десять. Мафия. В первые дни моей нью-йоркской жизни я считал, что это мое волшебное слово. Каждая девочка из Манхэттена, считал я, мечтает встретить настоящего, стопроцентного мафиози с иностранным акцентом и ебаря-террориста в одном лице. Я мимоходом сообщал об этом девушкам на первом же свидании, сразу после горячего. Все они реагировали одинаково: вежливо извинившись, уходили в туалет и не возвращались. Ах, эти манхэттенские барышни… армия загадочных блондинок и шумных брюнеток с глазами-маниторами, волосами, пропахшими сериальным «мылом», и припрятанным в сумочке детектором славы. Некоторые даже оставляли на стуле свою сумочку. Пару раз я ходил за ними в дамскую комнату, да только впустую. Мафия — ах, это волшебное слово.

Постепенно я научился не обсуждать профессиональные дела с игристыми барышнями в ресторане, чувствуя себя при этом как ВИЧ-инфицированный во время интимной встречи. Отныне это было моим секретным оружием, которое я держал наготове исключительно для разрыва отношений или на всякий пожарный. Если, например, первое свидание не заладилось, а еда оказалась лучше, чем девушка (№ 3, читающая мне лекцию об американской избирательной системе и восклицающая, что Нейдер[37] — это «наша последняя надежда», на глазах превращается в № 20), все, что от меня требовалось, — это обронить волшебное слово, и — абракадабра! — можно перезапускать компьютер.

Здесь реакция немного другая. Ледяная принцесса, взвесив «за» и «против», спрашивает:

— Так вы… массовый убийца?

— Нет.

— То есть как «нет»?

— Я не убийца. Я киллер.

— О’кей.

— Между убийством и киллерством есть большая разница.

— Правда? — Ее бровки удивленно ползут вверх.

— Да. Как между хобби и работой.

— Что вы хотите этим сказать?

— Убийство — это свободный выбор, возможно, ошибочный. Киллерство — необходимость, в противном случае ты платишь собственной жизнью. Это нельзя назвать ошибкой.

— Фигня.

— Фигня?

— Ну. Вашим жертвам не все равно? «Какая удача! Меня прикончил киллер, а не убийца!» Херня это. Сотню с лишним пустили в расход? Да вы настоящий монстр, eiginlega![38]

Последнее слово, видимо, исландское. Она перевозбуждена и уже себя не контролирует. Я и сам завелся.