Советы по домоводству для наемного убийцы

Мое сердечко на миг замирает, после чего иголка проигрывателя опускается на «Токсича» в исполнении Бритни. За этот долгий миг моя прежняя жизнь выдувает мою нынешнюю, так что от нее не остается и следа.

— Рад тебя видеть, — говорит он по-хорватски с обычной усмешечкой и, показывая на черную «Ауди» с включенным мотором у обочины, предлагает мне прокатиться. — Надо поговорить.

Приятно снова услышать родную речь.

Мне нужно надеть обувь, говорю. Такой поворот застигает его врасплох, и он молча смотрит, как я возвращаюсь в дом.

Вся обувь стоит сразу за дверью. Наверно, мне следовало бы крикнуть Оли, чтобы он заскочил на кухню за ножом поострее, или попросить Торчера высунуть свой огненный язык, но вместо этого я наклоняюсь над своими кроссовками на толстой подошве, чувствуя спиной колючий взгляд Нико и слыша заключительные аккорды песни Дадо, разносящиеся по внутренностям дома в сопровождении аплодисментов заведенной толпы. Надев кроссовки, я распрямляюсь и протягиваю руку за кожаной курткой, но Нико мотает головой.

— Холодина-то какая, — говорю.

— Мы быстро.

Гуннхильдур, похоже, окликает меня из гостиной. Пару секунд я медлю, испытующе глядя в глаза своему дружку, а затем закрываю за собой дверь.

На улице он первым делом быстро ощупывает меня в поисках оружия: подмышки, карманы, даже промежность. На мне тонкий черный свитер поверх белой футболки и модные джинсы, которые Ган помогла мне выбрать. Садясь в машину, я, кажется, замечаю какое-то движение у окна гостиной. Как будто кто-то проследил за нами. В общем, можно не волноваться. Святые люди вызовут спецназовскую команду ангелов, и я буду спасен.

Второй год подряд мне не дают посмотреть Евровидение до конца. Мне очень хотелось увидеть сербский номер. Судя по всему, они выставили карлицу-лесбиянку, выглядящую как незаконная дочь Милошевича, которая молится о том, чтобы Господь послал им любовь, мир и часть наших земель.

Нико не изменился, разве что козлиная бородка слегка поседела, и весь он от холода покрылся гусиной кожей. Все тот же длинный нос и стальные зрачки. Этот взгляд говорит: «Не подходи — вздрючу!» Он плюхается на сиденье рядом со мной, и водитель берет с места в карьер. Машина пахнет кожей и роскошью. Как будто только сошла с конвейера.

Я узнаю водителя. Это старина Радован, бритоголовый костолом из Нью-Йорка. Болваны не должны бриться наголо, тем самым выставляя свою глупость на всеобщее обозрение. Он в тех же дурацких солнцезащитных очках, в каких был в день моего отлета из Америки.

Итак, предстоит встреча друзей после разлуки. Ponovni susret. Не иначе как мы едем в модный ресторан, где во главе стола сидит дон Дикан в окружении сливочных блондинок, посасывая свою толстую сигару, которую он не может раскурить последние тридцать лет.

Нико не спускает с меня глаз; его пушка лежит на коленях, но ствол направлен на меня. Это «орел пустыни» — черный как смоль полуавтоматический пистолет израильского производства. Я помню, как он заполучил эту игрушку. Раскраснелся, как мальчишка. После первой «Матрицы» он решил кровь из носу достать такую же штуковину. В этом весь Нико. Его стальные зрачки похожи на дуло пистолета. На меня направлены три черных отверстия. «Не подходи — вздрючу!» Вот, значит, как ощущали себя мои жертвы, видя перед собой заряженный ствол и палец, готовый спустить курок. Правда, на моей стороне Бог. «На всяком месте очи Господни: они видят злых и добрых» (Притчи 15:3).

Радован, похоже, провел неделю в Рейкьявике. Машину он ведет, как местный, очень быстро и уверенно. На улицах ни души. Маленький народ в очередной раз прилип к экранам: все смотрят на сербиянку-лесбиянку.

— Вы ждали подходящего момента? — спрашиваю.

— Допустим, — отвечает Нико.

— Я тоже, — говорю. — Вообще-то я ждал вас раньше.

— Может, ты решил, что тебе удалось от нас скрыться, Томас Лейвур?

Человек добросовестно отнесся к своему домашнему заданию.

— На кого ты вышел? На Трастера?

— Трастер? Кто это?

— Не важно. Как там Нью-Йорк?

— Ты влип, Токсич.

Радован ведет машину по пустынному шоссе. Кажется, мы едем в аэропорт. Они везут меня домой. Вопрос в том, полечу я бизнес-классом или в багажном отсеке.

— А что случилось? — спрашиваю.

Мой вопрос остается без ответа. Я делаю новую попытку:

— Почему я влип? Я всего лишь выполнял приказ. Я делал то, что требовал от меня Дикан.

— Ты влип, Токсич. Иво покойник. Зоран покойник. Бранко Браун покойник. И еще Бранко Карловач.

— А Дикан?

— С боссом все в порядке.

В разговор встревает Радован, обращаясь с улыбочкой в зеркальце заднего вида:

— Дикан сказал, чтобы я тебя поцеловал. Когда ты будешь покойником! Ха-ха-ха.

— Заткнись и делай свое дело! — прикрикивает на него Нико.

Значит, в багажном отсеке. Пошел отсчет последних пятнадцати минут. Мое сердечко перескакивает с Бритни Спирс на траурную фугу. Черная «Ауди» оставляет позади вытянутое здание алюминиевого завода за городской чертой. По радио, включенному на минимум, Луи Армстронг играет на своей трубе и поет: «Это рай. Я в раю…»