Современная африканская новелла

А в деревне и правда царило запустение. От дорог остались только бездонные колеи, из которых поднимались тучи удушливой пыли всякий раз, когда по улице проезжал грузовик. Козы и куры бродили между домами, а в жару спокойно дремали на верандах. Мы ворчали, что нам трудно добираться до города, а послушав непрерывное брюзжание наших женщин, можно было подумать, что сходить за водой — прогуляться до озера милю или две — действительно ужасно хлопотное дело. Ну а в общем-то нас вполне устраивала жизнь: она не менялась с древних времен, и, может быть, не найдись у нас поводов для жалоб, мы бы гораздо чаще ругались между собой.

И Окружного совета у нас тоже не было. Мы считали, что нам вполне достаточно старейшины. Ходили разные слухи о создании у нас округа, — уполномоченные всегда об этом распространялись, предлагали нам объединиться с соседней деревней и выбрать совместный Окружной совет. Но мы считали соседей шайкой разбойников: вечно они норовили распахать нашу землю, а потом клялись, что это их поля. Нет уж, мы предпочитали не объединяться с ними в округ, а жить по заветам отцов и дедов. Мы знали: «развитие» сломает наши традиции, поэтому-то правительственные чиновники из Аккры так хотели, чтобы мы наконец начали «развиваться». Но если уполномоченный что-нибудь нам предлагал, мы сразу и не задумываясь во всем с ним соглашались: жизнь это упрощало, а вреда не приносило. Так случилось и в тот раз, в середине марта: уполномоченный сказал речь, мы с ним согласились и, как только он уехал, обо всем забыли. И вот однажды — дело было в среду — наш старейшина Нана звонит в колокол. Когда мы прибежали к его дворцовой хижине, то увидели, что во дворе под навесом сидит чиновник, да не какой-нибудь так себе чиновник, а образованный африканец, в аккуратном городском костюме, в шевелюру воткнуто несколько карандашей, а под мышкой — солидная черная книга. Это был чиновник из Комитета уполномоченных, и он приехал с нами потолковать.

Мы его, конечно, внимательно выслушали, хотя он не сказал ничего нового, — старые разговоры об Окружном совете, о том, что налоги надо платить вовремя, что мы обязаны помогать местному учителю — посылать детей в миссионерскую школу, а гнать акпетише ни в коем случае не должны: это, мол, очень вредное пойло и правительство наложило на него запрет. В общем, все вроде шло, как обычно: чиновник говорил, мы его слушали, полисмен из национального окружного участка искал по деревне запрещенный акпетише — чтобы спокойно посидеть где-нибудь в тени с кружечкой этого вредоносного напитка (чиновник присоединялся к нему после беседы) — короче, нормальный очередной визит. Раньше после таких посещений нас оставляли в покое: правительство считало свою миссию оконченной. И вдруг этот новый чиновник говорит, что уполномоченный принял нашу сговорчивость всерьез и через неделю в деревню приедет агент по развитию.

Мы не совсем поняли, о чем он нам толкует, да и вообще весь разговор как-то сразу забылся — подступал четверг, по четвергам мы не работаем, ну и акпетише у нас понабралось порядочно. В следующую пятницу я уехал в Кумаси запастись для лавки рыбой и мясом, и дела задержали меня в городе до среды. Первое, что я увидел, вернувшись домой, был черный грузовик с кирками и лопатами. Разумеется, вся деревня собралась вокруг машины узнать, зачем нам столько лопат, а перед толпой стоял высокий европеец в голубых шортах и рубахе навыпуск. Судя по жестам, он произносил речь. Нашего языка европеец не знал, но все равно было ясно, что он толкует о развитии: очень уж яростно он размахивал руками. Нана старался казаться обрадованным, но я-то видел — он был здорово озабочен, да и все наши старики угрюмо помалкивали.

— Великие изменения происходят в стране, — размахивая руками, рассказывал европеец, его речь переводил чиновник-туземец, маленький человечек с хитрющим лицом. — Неделю назад я побывал в Аккре, я видел новые великолепные здания, прекрасные школы, замечательные дороги. И теперь настала очередь улучшать деревни.

Ну, я мог бы сразу сказать, что он явно неудачно начал свою речь. Чего мы не любим — так это слушать об Аккре, о том, как городские жулики тратят наши денежки. Потом — никто даже не успел ему возразить — он стал распространяться про наших соседей: они, мол, и за объединение, они и за сотрудничество, и уж так-то они хорошо подготовились к его приезду, так умело использовали его профессиональную помощь… А потом этот европеец взялся за нас. Его беспокоили дороги и вода. Ясное дело, мы сразу с ним согласились. В нашей деревне можно и не спрашивать, как дела: вам всегда ответят, что хуже некуда. Поприбедняться — это у нас первое дело. В общем, когда европеец обо всем нас расспросил — об урожае, о дождях, о дорогах, о школе, — он должен был подумать, что наша единственная мечта — присоединиться к развитию, которое переживает страна.