Современная африканская новелла

О чем ты хочешь спросить, моя маленькая сестренка? А-а, тебе интересно, нашел ли я Мансу? Сам еще не знаю… Мои родичи просили рассказать обо всем, что произошло со мной в городе, и ты тоже просила. Я выкладываю вам все по порядку. Зачем же вы хотите слизать крем с пирога?

Ну так вот. Пошел я с ней танцевать. И так я пялил на нее глаза, что только и делал, что наступал ей на ноги. Точь-в-точь такая же она черная, как вы, как я, только волосы у нее длинные, рассыпаны по плечам, как у белой женщины. Я не дотрагивался до них, но по всему было видно, они мягкие что пух. А губы намалеваны красной краской — ни дать ни взять свежая рана. Платье обтягивало ее туго-натуго. И я танцевал с ней. Потом музыка смолкла, и я вернулся на свое место. Что уж она сказала своим подружкам, не знаю, только они так и залились смехом.

Вот тут-то и дошло до меня, что все они дурные женщины. И хоть сказал мне Дуайо, что после танца я согреюсь, мне стало еще холоднее. Словно меня окатили холодной водой. С болью в сердце думал я об этих женщинах. Неужто у них нет дома? Неужто нет у них любящих матерей? Боже милосердный! Все мы гнем спину за кусок хлеба, но, господи, добывать его таким трудом!

Потом я подумал о своей пропавшей сестре и на душе полегчало: пускай я и не разыскал ее, но она замужем за богатым человеком, ей живется хорошо и спокойно.

А тут снова заиграл оркестр, я пошел к их столику, решил опять пригласить ее потанцевать. Но она уже ушла с кем-то. За столиком остались сидеть только две женщины, и я пригласил одну из них. Она пошла со мной. Начали мы танцевать, она и спрашивает: правда ли, что я из племени фанте? Я говорю: правда. Больше мы не разговаривали. Когда музыка затихла, она попросила отвести ее к стойке, купить ей пива и сигарет. Я испугался: а как же деньги? Вдруг, мы как раз проходили под ярким светом, меня словно что-то толкнуло поглядеть ей в лицо. Сердце так и екнуло в груди.

«Послушай, женщина, так это и есть твоя работа?» — спрашиваю ее.

«Послушай, мужчина, о какой такой работе ты ведешь речь?» — тоже спрашивает. Я рассмеялся.

«Сама, что ли, не знаешь, о какой?» — снова спрашиваю.

«Да кто ты такой, что лезешь с эдакими вопросами? Слышишь? Кто ты такой? И да будет тебе известно: всякая работа есть работа. Кто ты такой, деревенщина проклятая?» — кричит она.

Я не на шутку перепугался. Со всех сторон на нас глядели. Я обнял ее за плечи, чтобы успокоить, но она сбросила мои руки.

«Манса! Манса! — говорю. — Или не признаешь меня?»

Она пристально поглядела на меня и рассмеялась. И смеялась долго-долго, как сумасшедшая, словно смех шел не из нутра ее, а из бездонной бочки.

«Видать, ты и впрямь мой братец, — говорит. — Вот так штука!»

О, вы плачете, моя матушка, и моя тетушка, и моя маленькая сестренка! Каково-то вам приходится, женщинам!

Но только о чем же теперь плакать? Меня послали в город разыскать пропавшего ребенка. Я нашел взрослую женщину.

Но не надо думать об этом.

Всякая работа есть работа. Так мне сказала Манса, и губы у нее были такие красные, словно все в запекшейся крови. Всякая работа есть работа… Не надо плакать. На рождество она приедет домой.

Ей-ей, не стоит об этом думать, братишка… Всякая работа есть работа… всякая… всякая!

Джордж АВУНОР-УИЛЬЯМС

(Гана)

ЧТОБЫ КУПИТЬ МАИСА

Перевод с английского Л. Васильевой

Малыш опять закашлял. Из маленькой груди вырывались сухие, резкие хрипы. Потом он зашелся плачем, но плакал недолго, потому что у него уже не было сил. Женщина приподнялась на постели и протянула руку в изголовье — там у нее лежала трава для малыша, завернутая в голубой лоскут, и косточка хамелеона. Мать провела косточкой по груди ребенка ровно семь раз и приподняла малыша, чтобы вытащить из-под него мокрые тряпки. Потом она снова запеленала его, и ребенок заснул; дышал он часто и прерывисто.

Но женщина не сияла. Она задула огонь — цены на керосин опять поднялись — и легла на спину. Кое-где свет нового дня уже пробивался сквозь тростниковую крышу, и женщина принялась считать эти светлые точки, похожие на звезды в ночном небе. Прокричал третий петух. Третьим всегда кричал петух старухи Шоме, ее соседки. И почему он вечно кричал после всех? Может, и вправду старая Шоме колдунья, как о ней говорят?

Женщина поднялась, открыла дверь. Небо посветлело на востоке. Пусть ребенок еще поспит. Сегодня базарный день в Кета. Маиса в доме почти не осталось, ей непременно нужно съездить на рынок и продать циновки.

«Малыш болен, но я должна поехать на рынок. Я задолжала бакалейщику и старухе Агбодо за рыбу. И у меня совсем нет маиса».