Современная австралийская новелла

Если неврастеник — это человек, поглощенный исключительно собственной персоной, то, очевидно, он был неврастеником. Но по крайней мере он относился к разряду жизнерадостных неврастеников. Лет ему было, наверное, под семьдесят, и в движениях его уже чувствовалась предательская скованность. Но энергии его мог позавидовать иной двадцатилетий. Несмотря на вечернюю прохладу, на нем была только фланелевая рубаха без рукавов, какие носят футболисты-профессионалы. Он загребал на ходу руками, точно веслами, шагал по-крестьянски широко и размашисто, своими большими башмаками словно сокрушая землю под ногами. Ему явно не терпелось поскорее доставить меня в дом. От спешки он немного запыхался, по это не мешало ему говорить. Он жаловался на трудную жизнь, но всякий раз, когда он оборачивал ко мне массивную круглую голову, я видел, как поблескивали из-под обвисших полей шляпы маленькие острые глазки. Лицо у него было грубое, с крупными чертами и обветренное до красноты. Разговаривая, он часто кривил рот и тогда становился похож на большого рычащего пса. В общем, он вполне гармонировал с окружающим суровым ландшафтом и надвигающейся ночью. Владения его представляли собой ровную, почти без деревьев полосу земли, ограниченную с одной стороны низкой грядой размытых сумерками холмов, а со всех остальных сторон — стеной серебристых эвкалиптов.

К тому времени, как мы подошли к усадьбе, у меня уже сложилось определенное мнение о его характере, и я сомневался, сможем ли мы провести вместе вечер, не разругавшись. За несколько минут он успел три раза довольно резко поставить меня на место.

Первый раз это произошло, когда я предложил ему сигарету; он заявил, что никогда в жизни не курил.

— Никогда не видел в этом проку. Уму непостижимо — вкалывают люди до седьмого пота, чтоб заработать денег, идут в лавку, покупают на них щепоть сушеной травы в папиросной бумаге и — нате вам! — тут же ее сжигают! По мне, так это просто блажь, мистер.

Второй раз — когда, минутой позже, я решился высказать предположение, что погода вроде бы налаживается.

— Налаживается? — Некоторое время он шагал молча, видимо сраженный этим новым свидетельством моего скудоумия. — К концу месяца она наладится, не раньше. Луна-то рожками вверх взошла. Пожили бы с мое на земле, мистер, так знали бы, к какой это погоде.

Третья стычка произошла, когда неподалеку от дома я увидел двух орлов, распятых на проволоке изгороди. Мы приблизились, и на меня пахнуло смрадом от их разлагающихся останков.

— Клинохвостые, — кратко пояснил он, открывая калитку. — Прошлую неделю четырех прикончил.

Высказать свою точку зрения значило нарываться на новую отповедь; я предпочел вежливо промолчать и только кивнул.

Однако он оказался довольно проницательным; затворив за мной калитку и пройдя всего пару шагов, он вдруг обернулся.

— Вы случаем не из этих, не из натуралистов?

— Из натуралистов? Нет, я не натуралист.

— Что-то вы насчет орлов смолчали. Или пожалели?

— Мне не нравится смотреть на мертвых орлов.

— А мне не нравится смотреть на мертвых ягнят!

— А как насчет мертвых кроликов? И крольчат. Ведь орлы…

— Против кроликов есть миксо.[2] Верное дело, мистер. Теперь хоть всю ферму из конца в конец пройдешь — ни одного кролика не сыщешь.

— После миксо?

— После миксо. Спасибо ребятам из ГОНПИ,[3] хорошую штуку придумали.

«Правильно, — подумал я, — но, когда те же ученые убеждают вас не истреблять орлов, вы не слушаете».

Итак, его самолюбие было удовлетворено, а я оставил свое мнение при себе. Меня только начало раздражать это упорно повторяемое «мистер».

— Пора, пожалуй, познакомиться, — сказал я. — Боб Джонсон.

Он остановился как вкопанный и резко протянул руку. Пожатие у него было прямо борцовское.

— Боб Джонсон, да? Подходящее имя, простое, как у меня. Буду звать тебя Боб, если ты не против. А я — Рой Дэвисон — для тебя просто Рой. В наших краях я человек известный — кого хочешь спроси. Люди говорят, мы, мол, и в сыромятне его шкуру отличим. — Он вплотную приблизил свое лицо к моему. От него исходил запах сильного, здорового мужчины. — Не обессудь, Боб, ничего особого я тебе не обещаю. Мы с хозяйкой одни и живем по-простому.

— Я и сам так живу. Я совсем чужой вам человек, а вы пригласили меня к себе — и на том спасибо.

— Верно сказано! — Отпуская, он напоследок сильно тряхнул мою руку. — Каждый может поделиться только тем, что имеет.

Он двинулся дальше, и вскоре мы уже входили во двор фермы.

Пока мы шли, я все поглядывал вперед — не мелькнет ли свет в окнах. Я, конечно, не ожидал тут электричества, и все же теперь, при виде слабого отблеска, сиротливо мерцавшего только в одном окне, я приуныл. Да и вся открывшаяся мне картина была на редкость удручающей. На несколько минут я остался один — хозяин ушел запереть цыплят — и получил возможность оглядеться.