Современная болгарская повесть

Перед обедом Сираков побрился, медленно прошел по шлюпочной палубе к трапу, отметив про себя, что все бывшие на палубе с молчаливым неодобрением наблюдают за ним…

Не только при орудиях — и у трапа стояла усиленная немецкая охрана.

Это новшество, как током, пронизало Сиракова.

В немецкой комендатуре Сиракова препроводили к хмурому полковнику; по-видимому, ему перевалило за шестьдесят, у него было продолговатое лицо, водянистые глаза с мешочками. Торопливо и равнодушно поздоровавшись за руку с Сираковым, он принялся прохаживаться взад и вперед по кабинету.

— Садитесь, прошу, — сказал он, задержавшись перед Сираковым. — Не люблю, когда передо мной стоят… Меня зовут Готхольд Гофман фон Краус… Разумеется, мое имя вряд ли говорит вам что-нибудь… Вы очень молоды для того, чтобы знать подробности первой мировой войны. Моей войны!.. Но это особый вопрос… Сейчас у нас другая задача…

— Готов ко всему, — с достоинством произнес Сираков. — И уже решил…

— Вы уже решили? Что вы решили?

И, не ожидая ответа, полковник продолжил, отходя от Сиракова:

— Такие вещи никто не может решать сам, господин комендант! Никто! И в этом их отличие от многих других!

Затем он долго, назидательным тоном говорил о днях высшей проверки, которые провидение ниспослало миру, чтобы в испытаниях определить достойнейшую победы расу… Первая мировая война по сравнению с настоящей была маленькой репетицией кровопускания, потому что сейчас речь идет о тотальном оздоровлении организма человечества… В лице таких, как Сираков, немецкая нация видит ценных сотрудников, что и подтверждено железным крестом, которым господин комендант награжден…

— Прошу говорить прямо, не будем терять времени, — сказал Сираков, которому стало не по себе от этих подробностей: он не мог угадать, что за ними последует.

— И отлично! — Полковник остановился перед Сираковым. — И отлично, сударь мой! Я предложу вам… Как вы думаете, что я вам предложу?.. Я предлагаю вам вернуться на корабль — и все будет, как прежде… Прошу вас, не возражайте, я знаю, вас смущает осуждение, которое вы встретите, но для чего вам дана командирская власть, а? И пистолет?

«Что еще за ход?» — Сираков был озадачен.

— И я прошу вас, — Краус насупился и двинулся снова по кабинету, — навести строжайший порядок, приличествующий ответственному времени и задаче, которая на вас возлагается…

И он кратко, явно с неохотой, не желая, чтобы ему задавали вопросы, уточнил, в чем состоит задача: «Хемус» отплывает в Волос[21], где Сиракова знакомят с курсом перехода и он своевременно присоединяется к другим торговым судам, конвоируемым миноносцами.

— Вы предлагаете мне выйти без охраны? Отсюда, где экипаж ожидает смены?

Полковник равнодушно выслушал это невольно вырвавшееся у Сиракова восклицание. Он сумел все-таки показать, что отделяет Сиракова от экипажа, который находится в его подчинении.

— Ожидания моряков, — сказал полковник, — сентиментальны, безответственны… глупости… вот что такое эти ожидания сейчас!

Он жестом повелителя поднял костлявую руку, предотвращая возражения Сиракова.

— За корабль отвечаете вы, а не те, кому вы приказываете! Я даже не имею в виду то обстоятельство, что этот пресловутый экипаж не укомплектовало болгарское пароходство. Я имею в виду следующее: корабль в полной исправности бездействует столько дней… Как вам представляется подобная роскошь сейчас, когда ни одному орудию, ни одной винтовке не разрешается уклоняться от борьбы?! Итак, ваш корабль свободен от груза… так же, как и от неприятностей, связанных с ним. Мне все известно, не волнуйтесь!.. Впрочем, я передаю вам приказ, а, как вы знаете, приказы не обсуждаются. Они исполняются… Лично вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что пустой корабль не слишком соблазнительная добыча для подводных лодок… Принимайтесь за дело! Немецкое командование на корабле уведомлено, оно будет оказывать вам всяческое содействие, как это было и до сих пор… Желаю вам — так принято, не правда ли, в подобных случаях… желаю вам счастливого плавания!

Он важно напыжился, давая понять, что разговор окончен, и протянул Сиракову жесткую, как кость, руку.

— Отплытие сегодня, в 18 часов, — добавил он.

11

Каким обреченным показался Сиракову «Хемус» в этот жаркий полдень! Действительно, было что-то невыразимо печальное в этом корабле, какая-то безысходность! Как жалок был он с этими противоминными намордниками на баке, с этими вздыбившимися стрелами подъемных кранов, похожими на руки, воздетые в мольбе… Ржавый, прокопченный, громыхающий…

«Когда я сообщу об отходе, ненависть ко мне станет безграничной!»

Впрочем, о ненависти говорило все; находившиеся на палубе не ожидали, что он вернется, и обсуждали происшествие и вызов Сиракова в комендатуру. Чувство смутной вины и стыда, с которым Сираков час назад покинул корабль, сейчас уступило место ощущению власти над этими людьми, которых он может заставить подчиниться, замолчать, наказав за их злорадство…

Сираков видел, что Люлюшев и Теохари тоже на палубе, через вестового Василева он вызвал их к себе в каюту.