Современная болгарская повесть

«Однажды я был в длительной поездке, — писал шофер. — Возил я арматурное железо в Пазарджик и, вернувшись, пошел в душ. А у нас через душевую проходят трубы с ядовитым газом. Одна, видно, лопнула, и я, ничего не замечая, наглотался, да и свалился. Открываю глаза, вижу, лежу уже в раздевалке, а надо мной докторша, испуганная, даже не видит, что я голый. Кто меня первый нашел, кто вынес, до сих пор не знаю. Спросил докторшу, а она — один, говорит, из ваших, в синих брюках. А мы все в синих брюках. Ребят спрашиваю, а те только ухмыляются да докторшей поддразнивают, которая меня голого отхаживала, а кто вынес — не говорят. Сейчас, бывает, надо кого-нибудь отчитать, как-никак я бригадир, так уж стараюсь поосторожней. Может, это спаситель мой, как говорится, а я его обругаю.

Так что кто-то из моих ребят и есть для меня самый: лучший человек, только кто — не знаю.

Но еще раньше встретил я еще одного человека, самого лучшего — товарища Караджова. В 1947 году он работал в лесхозе над Чепеларе. Сейчас он пенсионер, живет в Пловдиве».

А парнишка, у которого в день, когда нашлась готовальня, появился над бровью пластырь, написал: «Хороших людей мало, но только каждый старается казаться хорошим».

Долго сидела я над этим листком. Перечитывала, и спрашивала себя, как же до сих пор жил этот мальчик, отчего так быстро и жестоко состарилась его душа? И мне вспомнились глубокие овраги под Галатой. Дед, у которого мы покупали арбузы, объяснил, что когда-то там текли тоненькие весенние ручейки, но в лесхозе не догадались вовремя засадить берега.

Михаил вернулся после полуночи. Я слышала, как он, пыхтя, снимал в прихожей тяжелые сапоги. Чтобы не будить меня, он просил оставлять ему в кухне ужин и обязательно сегодняшние газеты.

16

В техникуме ждали прибытия инспекторов…

Этих людей я боюсь еще со времен учебы в пловдивской гимназии. Я сидела на второй парте и помню, что на инспекторских уроках у учителя геологии дрожали руки, а молоденькая химичка непрерывно ковыряла ногтем мел, так что он сыпался на рукава наших черных халатиков.

Первыми появились инспекторы по математике и электрооборудованию. Учительская замерла. Чехлы на креслах, выстиранные по этому случаю, вместо уюта вносили напряженность и праздничную неловкость. Красивая математичка явилась в сиреневом габардиновом костюмчике и с высокой прической, укрепленной бесчисленным количеством шпилек и тонкой корочкой лака. Потом мы узнали, что урок у нее прошел отлично, только вначале она слегка смутилась, словно гастролирующее меццо-сопрано, как язвительно уточнил историк Тодоров.

А инспектора по болгарскому языку все не было…

За эти три дня суховатые и четкие советы Кирановой стали раздражать меня и казаться преднамеренно двусмысленными. Не было у меня сил и выслушивать успокаивающий дружеский шепот старой Андреевой. Я вбила себе в голову, что от протокола инспектора будет зависеть все. И моя судьба тоже, особенно если учесть предстоящее в техникуме сокращение.

Я и сейчас думаю, что, пожалуй, было бы лучше, если бы первый инспекторский визит на урок молодого учителя был внезапным, безо всякого предупреждения. По крайней мере учителю не останется времени на страх и всякие глупости.

Вот именно, глупости. Как-то ночью, не в силах уснуть, я вдруг спросила себя, а что если я хорошенько прорепетирую в моей группе какой-нибудь урок, а на следующий вечер преспокойно повторю его в присутствии инспектора. Я даже представила себе листочки с готовыми ответами на вопросы, которые я бы заранее раздала ученикам. Все было легко и просто, я перевела дух и удивилась, почему мне раньше не пришла в голову эта мысль.