Современная болгарская повесть

— А через несколько лет, товарищ Георгиева, когда мне предложили вступить в партию, я написал старому, и он дал мне рекомендацию. А тут двадцатого декабря на обратном пути из Смоляна прочел я в газете, что наградили моего старика, орден ему дали. А мне все равно через Пловдив надо было ехать. Я и решился, завернул повидаться, потому и прогулял…

Третьим был Димитр Инджезов. Я сомневалась, вызывать его или самой поставить уважительную причину. Рука у него последнее время была в гипсе, и наброшенное на плечи пальто делало его похожим на старого солдата. Я испытывала неловкость, когда на одной из перемен все же пригласила его в учительскую.

Прогул «разрушитель» объяснил так:

— У меня причина особая, товарищ Георгиева. Судился я с братом и отсудил у него полдвора. Двадцать восьмого декабря ездил ограду ставить. Брат сердится, на что, говорит, тебе земля, когда ты столько лет живешь в городе? Именно поэтому, отвечаю. Другие покупают дачи, а мне к чему покупать, когда у меня на селе половина отцовского участка и я его полноправный наследник. А он: если тебе нужен летом чистый воздух, можешь пользоваться вторым этажом. Да, но мне нужна еще и земля, я работать на ней хочу, знать ее. Я сразу после суда и решил — поеду поставлю ограду, пока дело свежее, а потом объясню все товарищ Георгиевой, она женщина современная, должна понять.

До чего же странные сердца у нас, учителей! Даже ставя двойки и снижая оценки по поведению, мы надеемся, что в дальнейшем у наших учеников все будет в порядке, а ошибки, конечно же, будут совершать те, кого учили не мы, а другие. Эгоизм это или просто сознательно созданная иллюзия? Иллюзия, которая дает нам силы по пять раз в день рассказывать об условном наклонении или о страданиях Гамлета. И именно по этой моей иллюзии сейчас ударили тяжкие слова Димитра Инджезова. Я смотрела, как он удаляется по пустому коридору, и, если бы он был ребенком, непременно крикнула бы вслед: «Вернись!» Если б он был ребенком — маленьким, длиннолицым мальчиком, который еще не знает, что он — полноправный хозяин половины отцовского двора.

Самый короткий разговор был у меня с Костадином. Они с Филиппом курили в коридоре, а я торопилась на урок.

— У тебя есть справка?

— Нет…

— Причина?

Вальцовщик опустил глаза, и щеки его покраснели.

— Причина — в одном ямбольском селе, — весело сказал Филипп.

Еще один прогул перед самым концом полугодия совершил Мариан. Андреева предупредила меня, что эти прогулы — перед последним педсоветом — опаснее всего. И потому, увидев на доске фамилию Мариана, я рассердилась и взглянула на Ивана Дочева. Покачивая широкими плечами, шахтер двинулся ко мне. На его круглом лице появилась улыбка, почти незаметная, вся уместившаяся в уголках губ.

— Нет сегодня Мариана, — сказал шахтер и положил свои тяжелые руки на край кафедры. — Уехал в Софию, долг возвращать. Ту крупинку золотую.

И, притушив какое-то уже готовое вырваться неуместное слово, Иван Дочев рассказал мне о хитрой старой турчанке из их села, которую они еле уговорили продать четвертушку старинной золотой монеты.

19

Директор открыл педсовет длинной торжественной речью. Он говорил, не заглядывая в бумажки, и удивил меня способностью запоминать цифры.

— У тебя есть прогулы? — шепнула мне Веса Жикова.

— Только один, — так же шепотом ответила я. — Димитр Инджезов.

Педсовет затянулся до полуночи. Укрывшись в уголке за цветами, я слушала своих товарищей и думала о том, как велика и сложна жизнь нашего техникума и что все мы, тридцать два преподавателя, связаны друг с другом, словно люди, плывущие на одном корабле. И тут вдруг раздался голос Кирановой, не видной мне из-за колонны. С неискренней тревогой она спрашивала, правильно ли поступают некоторые молодые преподаватели, увлекаясь экспериментами на уроках и задавая сочинения на темы, которых нет ни в одной программе, например «Самый лучший человек из всех, кого я знаю».

— Кто предложил такую тему? — спросил кто-то.

В голове у меня зашумело. Выскочив из своего угла, я крикнула:

— Я.

Все повернулись ко мне. Только Киранова как ни в чем не бывало складывала рассыпанные перед ней листки бумаги. Дальше я слушала рассеянно. Запах сухой земли в горшках душил меня, и я хотела только одного, чтобы педсовет кончился как можно скорее.

Под конец уже усталый и охрипший директор прочел еще один циркуляр. Дирекция окружного музея требовала принять «решительные меры, чтобы предотвратить скапливание старинных монет в частных коллекциях некоторых преподавателей истории нашего округа, о чем уже получены сигналы».

Тодоров углубленно рассматривал линии у себя на ладони.

Как всегда после долгих заседаний, в коридоре сидели мужья преподавательниц, зашедшие за своими женами — как-никак возвращаться надо было по ночному городу. Они сидели на скамейке рядком, словно старые друзья, и Михаил весело болтал с мужем красивой математички и элегантным пожилым супругом Андреевой.

20