Современная болгарская повесть

В полумраке подъезда он казался красивым и отчужденным и чем-то напоминал мне те видения, которые в предвечернем сумраке мерещатся детям после чтения «Бегущей по волнам». Я поворачивалась и медленно поднималась по лестнице, чуточку огорченная, но исполненная одним-единственным желанном — запомнить это настроение.

Раза два в месяц у нас собирались студенты — мои сокурсники, которые читали свои стихи. Я настаивала, чтобы Андрей присутствовал на этих вечерах. Мы выслушивали, как он выражался, «мадам, похожую на старую деву», подслеповатую девушку; типа, напоминавшего «боксера среднего веса». Я приглашала их к себе, так как чувствовала, что им очень хочется кому-нибудь показать свои стихи. Мне нравилось слушать их при синем свете, скудном свете моего китайского фонарика. Я прикрывала глаза и ощущала присутствие Андрея в каком-нибудь случайном образе, в незамысловатом теплом созвучии. Андрей утверждал, что в эти часы я казалась ему особенно чужой, потому что напоминала святую — бледную, кристально чистую, очаровательную. Время от времени он делал «глубоко интеллектуальные замечания» и пытался погладить меня по бедру. Это ужасно бесило меня. А так как я запретила ему улыбаться, то он смеялся или с эффектной небрежностью допивал свой кофе. Меня сердило, что я оставляю в нем чувство независимости, причина этого заключалась в чем-то очень простом, только я не могла понять в чем…

Потом мы оставались одни, и здесь он получал возможность безответно оттачивать свое чувство юмора. Мы неторопливо допивали водку и возвращались к единственной, уже бесконечное число раз обсуждавшейся теме, которая вызывала в нем озлобление. В эти минуты он был похож на взбешенное животное в клетке: нервно метался по комнате, не обращая внимания на то, что задевает предметы, и не догадывался приласкать меня. Андрей не мог решить, поступить ли в аспирантуру (он действительно был самым умным парнем из всех, кого я когда-либо знала, и ему необходимо было осознать это) или стать адвокатом-практиком. Смешно насупившись, Андрей останавливался передо мной, и я должна была задать ему свой неизменный вопрос:

— Почему ты считаешь, что должен стать адвокатом?

Это его успокаивало. Он снова возвращался ко мне и готов был признать меня своей матерью, которая ждет дорогого сына.

Он хотел иметь деньги. Разумеется, он не мещанин и не представляет, на что именно тратил бы свои деньги, но они были ему нужны для определенного душевного или, если хотите, психологического равновесия. И, что важнее всего, его невероятная жизненная энергия, которая волновала меня сильнее, чем весна, должна была во что-то воплотиться. Целый час он готов был объяснять, что бессмысленно жить только ради того, чтобы в каждом третьем выпуске журнала «Социалистическое право» появлялось по твоей статье.

И все же я опасалась, что когда-нибудь он станет похожим на своего отца. Еще в тот первый раз, когда я познакомилась с его отцом, он поглядел на меня так, будто спросил: «А квартира у тебя есть?»

Его взгляд выражал саму доброту и благосклонность, но в то же время рылся во мне, словно я была гардеробом с одеждой. От этого человека исходила нечеловеческая самоуверенность. Он маленькими глотками пил кофе, и мне становилось ясно, что кофе обладает ценностью именно потому, что он его пьет. Его округлый живот придавал ему нечто чарующе детское, курил он с наслаждением преуспевающего добряка, его брюки выглядели до странности безукоризненно отглаженными. От него веяло спокойной силой очень практичного человека, что было характерно и для Андрея, и я затруднялась определить, где кончается кресло и где начинается его отец — настолько они сливались.

Я боялась за Андрея, потому что для него отец служил символом подлинно современной личности. И меня угнетала откровенность, с которой Андрей говорил о себе, говорил так, словно меня и не было…

Комната, утонувшая в синем сумрачном свете, походила на огромный аквариум, на морское дно, где все нереально. Мне хотелось, чтобы он погладил меня по бедру, заставил разозлиться, как всякую женщину, которая одновременно и обороняется и покоряется. С вокзала доносились гудки локомотивов, Андрей выглядел усталым, готовым умереть за свои взгляды. Да, я боялась, и от страха у меня волосы, казалось, вставали дыбом…

После подобных разговоров я всегда испытывала невероятно сильное желание увести его в театр или снова пригласить моих поэтов… Они прочли бы свои хорошие и плохие стихи, которые кто-то ведь должен услышать…

Андрей неуклюже поднимался и в дверях вежливо целовал меня, он был настолько обаятельным, что я не могла удержать в памяти выражения его лица.

— Это был чудесный вечер, Юлия, спасибо тебе…