Современная китайская проза

На улице было холодно, но чистый, свежий воздух бодрил. Искрящийся снег, укрывший все вокруг, вселял уверенность в будущем. После душной комнаты мысли у Циньцинь прояснились. Блокнот она и вправду забыла в аудитории, и надо было срочно за ним ехать, так что это не был просто предлог. В деревне, куда ее выслали, она провела три года, но, вернувшись в город, по-прежнему не умела лгать, хотя ей было тошно от бессмысленной болтовни в компании Фу Юньсяна и куда приятнее брести по чистому снегу, не останавливаясь, не оглядываясь…

Снег ложился бесшумно, заполняя пространство, разлетаясь под порывами ветра. Иногда снежинки серебристыми звездочками проплывали перед нею и вдруг исчезали — может быть, им не хотелось именно здесь лечь на землю и растаять? И они отчаянно противились судьбе, стремясь куда-то… Циньцинь казалось, что она летит вместе со снежинками, только не знает куда и нет у нее крыльев, а лечь на землю здесь ей не хотелось…

Ей было тоскливо. Снежная пелена, казалось, окутала ее невыразимой печалью. В жарко натопленной комнате, среди суеты и ленивого празднословия, Циньцинь устала, разболелась голова. И все же она не знала, какой должна стать ее жизнь. Зачем, к примеру, она поступила на вечерний? Ради моды? Или ради надежды? А какой, собственно, надежды? Кто подскажет ей?

III

Неужели Дед Мороз принес подарки издалека, с самого Северного полюса? Чистота святыни, прозрачность кристалла, блеск хрусталя. Утреннее солнце пробралось сквозь оконные рамы, и в его слабых лучах все стало свежим и каким-то объемным. Возникший мир можно было бы сравнить с подводным царством южных морей, где беззвучно проплывают причудливые тропические рыбы, вздымаются прихотливо изогнутые кораллы, полощутся водоросли и ползут морские звезды… Его можно бы сравнить с облаками над вершиной горы Хуаншань, сквозь белый полог которых островами прорезываются горные вершины, а сами облака проносятся в небесах свободно и вольно. А еще можно сравнить с пышным грушевым цветом, ослепительно белым… Да, морозный узор, ледяная чистота, убранство Снежной королевы — непревзойденные красота и изящество!..

Как в детском калейдоскопе, сменяются бесчисленные комбинации — сколько чудес для игры воображения! Белые грибы на зеленом лугу после летнего дождичка, за ними — стая белых лебедей, пролетающих над осенним болотом… А вот сама девочка-снегурочка, сестричка льда и снега. Она является в морозную ночь, ранним утром скупо разворачивает свои узоры — ненадолго, чтобы не успели люди найти свои мечты, — и снова исчезает. Что же она сегодня задержалась? Она знала, что поздним вечером приду я? Или же знала, что сегодня воскресенье и в пустой аудитории ее никто не увидит?

Циньцинь долго стояла у окна и как завороженная глядела на белоснежно чистые, как драгоценная яшма, расцветающие на стекле морозные узоры. Поздним вечером топили слабее, в помещении стало холодно, и узоры все росли и росли. Дома у Циньцинь всегда было тепло, даже жарко, никаких узоров на оконном стекле не бывало, но, когда несколько лет назад она работала в деревне и жила в общежитии, там она видела множество узоров. Только никто не обращал на них внимания, потому что все дрожали от холода, тогда тяжело жилось. Ей и самой в голову не приходило, что узоры на стекле красивы. И вот теперь она снова увидела их на окне университетской аудитории и обрадовалась им, как старым знакомым. Узоры напоминали взметнувшееся кверху застывшее пламя факела или же замершую в броске к небесам пену на гребне морской волны. Там не было никакой преднамеренности; свободной и раскованной мощью веяло от морозной картины…

«Северное сияние, — подумала вдруг Циньцинь. — Таким должно быть и северное сияние». От этой вдруг пришедшей мысли захватило дух. «Если свет будет серебристым, то на небе запылают такие же узоры… Да-да, это именно так, можно считать, что я его увидела…» Она протянула руку и хотела теплом ладони растопить морозную картинку, но вдруг отдернула руку и замерла, только сердце забилось чаще.

— Возьмешь меня с собой? — Она была тогда совсем маленькой, едва доставала до парты.

— Не возьму. — Дядя надевал перед зеркалом свою новую меховую шапку. Серый мех с длинным ворсом был как у медвежонка.

— Вправду не возьмешь?

— Вправду не возьму.

— А я тебя не отпущу. — Она залезла на стол и сдернула с дяди шапку. — И денег не дам.

Она изо всех сил прижала шапку к животу, в кулачке поблескивала серебряная монетка.

— Все равно не возьму, — невозмутимо повторил дядя.

— А я зареву. — Она закрыла лицо руками, искоса поглядывая на него.

— Заревешь? Тогда наверняка не возьму. Только трусишки плачут. А трусишек в экспедицию не берут.

— Что такое экспедиция? — Она всхлипывала, но слез не было.

— На этот раз я пойду на Мохэ, потом на Хума — наблюдать северное сияние, поняла? Это самое красивое сияние. С ним ничто не сравнится. Сияние расцвечивает небо будто цветными карандашами.

— Ты говоришь, оно самое красивое? А польза от него какая?

Дядя, смеясь, погладил ее по голове.