Современная нидерландская новелла

При последних словах он поднимал голову, закрывал глаза и начинал барабанить пальцами правой руки по конторке. Роналду казалось, что дед хочет спать, поэтому он платил пять центов за взятую книгу (хотя тариф был вдвое выше, для членов семьи делалась скидка) и уходил. В день своего рождения Роналд каждый год получал от деда риксдалдер и из этих денег платил за взятые книги. Отец Роналда не считал нужным давать сыну деньги на карманные расходы.

Как и каждый год, этим летом Роналд вместе с родителями провел две недели в Ахтерхуке, где у дяди-нотариуса был собственный дом с большим садом. Поездки к дяде отец и мать почему-то называли поездками за город.

Роналду приходилось по утрам гулять с родителями, ибо прогулки полезны для здоровья. Иногда дядя катал их на машине. Роналд, которого здесь звали Ронни, сидел на полу на маленькой подушечке, так как оба сиденья целиком занимали четверо взрослых. Машину трясло, и у него болели ягодицы, в окно он видел лишь облака да изредка кроны высоких деревьев, и то, если привставал и вытягивал шею. «Не правда ли, красиво?» — «О да, папа!» Вот как много делают для него дядя и тетя! Ведь другим дядям и в голову не пришло бы взять в машину своих племянников. За это он должен благодарить дядю и тетю всю жизнь!

После обеда он был обязан играть с четырехлетним двоюродным братом, единственным своим двоюродным братом Фрицем. У Фрица была электрическая железная дорога.

— Хочешь, я пущу тебе электропоезд?

Но Фриц закапризничал. Он предпочел швырнуть поезд с лестницы вниз. И Ронни, строго наказанный тетей, решил с ним больше не связываться. Он всю свою жизнь ненавидел маленьких детей. На сей раз он попытался быть ласковым и, как старший, поиграть с малышом. А что из этого получилось? Он презирал самого себя. Ну куда он годится? Не может справиться даже с четырехлетним братишкой. Все его бьют и шпыняют, а ведь он почти гимназист. Ну ничего, он подождет. Он замкнулся в себе и больше всего хотел бы вообще не сталкиваться с людьми до тех пор, пока не вырастет и не займет высокого положения.

Роналд бесцельно бродил по дому, чувствуя, что вот-вот разрыдается. Он поднимался по лестницам мимо высоких окон. Нельзя подходить к ним слишком близко, говорили ему, не то свалишься. И в самом деле, когда нажимаешь на рамы рукой, они поддаются. Кое-где в коридорах висели электрические звонки необычной старинной конструкции. Судя по слою пыли, ими давно уже не пользовались. Так зачем они тогда нужны, Всюду были какие-то тайны. В шкафах, в тех комнатах, где никто никогда не жил… Но интереснее всего оказалось на цыпочках красться по чердаку. Вот древко от знамени и само знамя в футляре. На стеллажах хранятся яблоки. Стоят отслужившие свое стулья и страшное дядино охотничье ружье, из которого ни разу не стреляли. (Роналд этого не знал.) Сложенные стопками пожелтевшие дела из нотариальной конторы. Копировальный пресс, давно замененный пишущей машинкой; старые телефонные аппараты, краны от умывальника, газовые лампы. Сердце его громко стучало, в душе зародилось чувство освобождения, хотя все это ему не принадлежало. Вид этих вещей, ветхих и всеми позабытых, возбуждал его и в то же время вызывал тоску.

Одна из половиц чердака скрипела под ногами. Он этого не знал и наступил на нее. Тотчас появилась тетя, которая все это время разыскивала его, отвесила ему подзатыльник и отодрала за уши, чем сильно его оскорбила. Ведь она была чужая и не имела права его трогать. Но он промолчал. Ему не привыкать. Ребята в школе били его на протяжении всех шести лет, да и отец не скупился на колотушки. В таких случаях Роналд думал о том, что кличка Исусик, быть может, весьма почетна.

— Не смей ничего трогать! — пронзительно крикнула тетя. — Мало того, что ты сломал игрушку своего братика, теперь ты еще и сюда полез. Марш отсюда! — Она потащила его вниз по лестнице, по всей длинной лестнице с цветными стеклами в окнах, наполнявших площадки кровавым туманом.

Внизу, положив ногу на ногу, сидел отец. Брюки у него неряшливо вздернулись. Из-под них выглядывали шерстяные кальсоны лимонного цвета и спустившиеся дешевые носки. Из усов торчала толстая черная сигара; ее дым разъедал наполненные слезами глаза Роналда. Жирной волосатой рукой отец ударил его по лицу и сказал:

— Ты неблагодарная свинья. Радоваться надо, что тетя пригласила тебя погостить, а ты ведешь себя как скотина. Ведь тетя так много для тебя делает. Думаешь, другие мальчики выезжают летом за город? А теперь убирайся!

Роналд повернулся, чтобы уйти.

— Поди сюда, негодяй, — крикнул отец. — Я еще не кончил. Прощаю тебя в последний раз. Если ты еще что-нибудь натворишь, мы сразу же уедем в Амстердам, Понял?

Роналд подумал про себя: вот хорошо бы, папа. Но когда отец, остыв, спросил его, не вернуться ли им завтра домой, он в растерянности ответил:

— Пожалуйста, не надо, папа.

А тете он должен был сказать:

— Простите, пожалуйста, тетя, что я так плохо себя вел.

И тетя ответила:

— Хорошо, мы подумаем.