Современная румынская пьеса

Д и о г е н. Но всей душой хочу, чтобы ты ушла. С тобой никогда такого не случалось: желаешь одного, а говоришь противоположное?

Г и п п а р х и я (искренне). Нет. (Протягивая ему руку.) Диоген, я освобожу тебя от одиночества.

Д и о г е н (горько усмехаясь). Ты освободишь меня от свободы. (Садится на землю возле бочки.)

Г и п п а р х и я (садясь рядом с ним). Диоген, нельзя жить так, как ты хочешь. Если бы боги создали человека для одиночества…

Д и о г е н (шутливо). Они не создали бы женщину.

Г и п п а р х и я (очень серьезно). Они бы создали одного-единственного человека.

Д и о г е н. В том и есть их ошибка. В тот день, когда людей стало двое, ни один из них уже не мог быть свободным.

Г и п п а р х и я. Потому что ты считаешь: быть свободным — это значит ненавидеть.

Д и о г е н. А ты как думаешь?

Г и п п а р х и я. Я думаю, люди были созданы для любви. Потому их и было двое.

Д и о г е н. Если эти двое были созданы для любви, то почему один стал хозяином, а другой — рабом? Почему один получил хлыст, а другой — цепь?

Г и п п а р х и я. Не знаю. Я для того и пришла к тебе, чтобы ты меня научил. А что получил ты?

Д и о г е н. Ничего. Это символ того, что я человек свободный.

Г и п п а р х и я. Дай мне руку, Диоген! (Прижимается щекой к к его большой ладони.) Разрешаю тебе погладить меня.

Д и о г е н (улыбаясь). Ты первая женщина, которая позволяет себя погладить без всякой просьбы с моей стороны. (Гладит ее щеку.)

Г и п п а р х и я. Знаешь, когда я тебя полюбила? (Целует его ладонь.)

Д и о г е н (вздрагивая). Какую еще глупость ты собираешься сказать?

Г и п п а р х и я (не слушая его). Задолго до того, как познакомилась с тобой; когда я была маленькой и ожидала на берегу моря корабли с Делоса; когда отец подарил мне этот золотой браслет и я хотела, чтобы все его видели — ведь это означало, что я уже большая; когда я до крови кусала себе губы из-за каждого обидного слова, сказанного мне матерью, и никто не мог меня защитить, погладить по щеке; когда я целовала себе руки и плакала, что это мои руки, а не чужие.

Д и о г е н (явно смущенный излияниями девушки). Я думаю, тебе пора возвращаться домой.

Г и п п а р х и я (все еще не слыша его). Теперь я знаю, что это тебя я ждала на берегу моря, а руки, которые я целовала, были твоими. И еще я знаю, что никогда от тебя не уйду.

Д и о г е н. Ты ребенок, Гиппархия, и когда опомнишься…

Г и п п а р х и я (перебивает его). Я — старуха, а ты — посох, на который я опираюсь, одежда, которая защищает меня от дождя и холода, от палящих лучей солнца и любопытных взглядов людей. Ты — моя добрая судьба.

Д и о г е н. Вот где начало всех бедствий: люди воспринимают все, что с ними происходит, как свою добрую или злую судьбу, не сознавая, что судьбы могут переплетаться между собой. Ты думаешь, что всегда любила меня, что я твоя судьба, потому что случай свел нас сегодня, а я не сумел тебя прогнать, как других; потому что ты нуждалась в поддержке, потому что солнце находилось в определенной точке неба, потому что ветер дул с моря, потому что сегодня ты возомнила себя более старой, а я себя — более сильным, чем есть на самом деле. Через день или даже через мгновение все это изменится, и я буду уже не тем, кого ты всегда любила, не твоей доброй судьбой, а просто кораблем, пришедшим с Делоса, золотым браслетом, неким знаком, то есть тем, кем и был до нашей встречи.

Г и п п а р х и я (резко поворачивается к нему). Почему ты так ненавидишь себя?

Д и о г е н. Я не могу ненавидеть себя, Гиппархия. Так же как и любить не могу. Если я и люблю в себе что-то, так это стремление к абсолютной свободе, а если и ненавижу — так это неспособность ее обрести.

Г и п п а р х и я. Абсолютную свободу?

Д и о г е н. Такую, какую мог бы вообразить себе только Платон, не будь он закоренелым лгуном. Такая свобода — пустая иллюзия.

Г и п п а р х и я. А как ты представляешь себе эту абсолютную свободу?

Д и о г е н. Ну, наверное, для этого надо разрушить все крепостные стены, больше не воевать друг с другом, не унижать другого человека, каждому быть не афинянином, не спартанцем, фиванцем или македонцем, а как я — гражданином мира и жить как он хочет и где хочет, во дворце или в бочке, но потому, что он так хочет, а не потому, что так сложилась его судьба…

Г и п п а р х и я. О боги, как прекрасно…

Д и о г е н. Прекрасно, правда?

Г и п п а р х и я (занятая своими мыслями). …как прекрасно ты говоришь все эти глупости!

Д и о г е н (нахмурившись). Ты смеешься надо мной?

Г и п п а р х и я. Ты мне дорог, и мне приятно тебя слушать.

Д и о г е н. Тебе приятно слушать глупости?