Современная словацкая повесть

— Пойми, здесь и так сыро! А орех твой совсем затенит стены. Нет, детям нужно солнышко, без него нельзя.

— Дети вырастут быстрее, чем орех. Я уже состарюсь, а он будет юношей в расцвете лет, — улыбается отец.

— На свете всегда найдутся какие-нибудь дети! — тихо, но выразительно произносит мать. Но отец, кажется, ее не слышит, зато сыну — он стоит рядом — слышно все.

— Да, орех растет медленно, — размышляет вслух отец. Смотрит куда-то вдаль, уже поверх сада, может быть представляя себе отдаленное будущее, о котором только что спорили.

— Прошу тебя, обдумай все хорошенько, — призывает его мать, но по ее тону чуткое ухо улавливает, что она уже почти уступила.

— Не волнуйся, мать, солнышка тут всем хватит. А вот сюда, в тенечек, мы потом поставим скамейку… — прикидывает отец.

— А где Зуза? — обращается мать к сыну. — Не знаешь, куда подевалась?

— Наверное, где-нибудь на улице…

— Пойди-ка поищи ее, и будем обедать, — посылает Франтишека мать и бежит на кухню, откуда доносится плач самого младшего — Владимира.

В тот же день после обеда отец выкопал еще одну ямку — для ореха.

И посадил в нее деревце.

Их было двое. Оценщик, лысый, лет пятидесяти, и с ним молодая девушка, вероятно его помощница.

— Здравствуйте! — подошел к ним Франтишек. Мать и те двое кивнули.

— Это мой сын, — представила его мать.

— А-а, сын. — Лысый не то улыбнулся, не то скривился, взглянув на Франтишека, трудно было понять, что означает выражение его лица. К тому же он опять повернул свою шарообразную голову к ореху.

— Какой замечательный орех! — воскликнула девушка. Под мышкой она держала папку с бумагами.

— В доме уже были, все осмотрели, все промерили и записали, — успела мать шепнуть Франтишеку.

— Прекрасное дерево! — вновь пропищали пухленькие губки.

— Таким его делают соразмерные пропорции, — важно объяснил оценщик.

— Это наш орешек. — Мать только вздохнула.

— Руженка, так и запишите, — распорядился оценщик. — Сколько ему лет — двадцать пять, тридцать?

— Да, около этого, — ответила мать.

Девушка записала все необходимые данные в тетрадь и, подровняв бумаги, закрыла свою красивую кожаную папку.

Оценщик, закурив сигарету, с наслаждением после каждой затяжки выпускал колечки дыма.

Мать вглядывалась в листву дерева, которое только что было предметом особого внимания, шелест листьев доносил до нее отголоски давних дней, их тайное завещание.

И хотя, прежде чем задать свой вопрос, Франтишек кашлянул, голос его все равно прозвучал как-то неестественно глухо:

— А какова сегодня стоимость такого ореха?

— Стоимость? — Оценщик сощурил глаза, прикидывая, потом затянулся, выпустил очередное колечко и наконец произнес: — Двадцатилетнее ореховое дерево, по положению, может быть оценено максимально в сто тридцать восемь крон. — Он помолчал, попыхивая сигаретой. — Это ма-кси-мум, — повторил он по слогам. — За неповрежденное, ухоженное растение, развитое и хорошего сорта, — подчеркнул он условия, при которых ореховое дерево может быть оценено наибольшей суммой. — Однако от года начала массового плодоношения цена постепенно снижается. Начиная с тринадцати лет — на три кроны в год, — объяснял он с нескрываемым удовольствием — здесь он был в своей стихии, глаза его воодушевленно загорелись. — Вы говорите, вашему ореху приблизительно тридцать лет. Это значит, что уже лет пятнадцать он плодоносит в полную силу. Пятнадцать умножаем на три… Мелочь считать не буду… Округляем… — он великодушно махнул рукой, — округляем до ста крон!

— Как? — очнулась мать от своих грез.

— Я объясняю, что он стоит ровно сто крон, — невозмутимо повторил лысый оценщик.

— Сто крон за наш орешек? — Глаза матери выражали ужас.

— Именно так, — ответил лысый уже с некоторым раздражением.

— Значит, ровно сто крон, — протянул Франтишек, чувствуя, что земля будто уплывает у него из-под ног.

— А теперь мне нужно быстрей осмотреть остальные растения на вашем участке. У нас мало времени, — озабоченно бросил оценщик и тут же направился во двор.

Остальные последовали за ним.

Деревянная калитка, притянутая резинкой к столбику, чуть скрипнула, когда мать открыла ее. Садик, бывший когда-то отцовской вотчиной, но в то же время и гордостью матери, имел шагов двадцать в длину и сейчас производил жалкое впечатление.

— Немного тут у вас, — констатировал лысый, окинув взглядом участок.

Мать только пожала плечами.

— Вам же хуже, — пробурчал оценщик невнятно и, пройдя туда и обратно, опять присоединился к остальным.

Хозяйка дома и ее сын молчали.

— За многолетние растения, плодоносящие в полную силу, выплачивается довольно приличная компенсация, — укоризненно посмотрел на мать лысый.

— Я сейчас здесь сажаю только овощи… Были когда-то у нас тут деревца, но засохли… Последним погиб абрикос, в прошлом году, вон там рос, — показала мать рукой на сухой, мертвый ствол около забора, за которым был соседский сад.

— Нужно было заранее посадить какие-нибудь деревья, — сказал оценщик, доверительно приглушая голос. — Нужно было…