Современная венгерская проза

Потом история с отцом Антала все же как-то всплыла на свет и попала в столичную левую газету; дело дошло даже до запроса в парламенте. Адвокат Берцеша снова приехал к ним, на этот раз в компании журналиста из правительственной газеты, и стал задавать старикам вопросы. Те настолько перепугались при виде чужого человека, который заносил каждое их слово в блокнот, что во всем лишь поддакивали адвокату, а тот рассказал журналисту, что Даниель Берцеш не только заботится о родителях несчастного бочкаря, но даже намерен помочь получить образование его сыну, на редкость способному мальчику, — господин Берцеш располагает возможностью устроить сироту в знаменитую гимназию соседнего города и оплатить место в интернате.

Дед молчал, он больше был бы рад наличным, а бабка плакала; бабка вообще часто плакала, постоянно боясь чего-нибудь, да и причины для слез легко находились; однако на этот раз за отчаянием и безнадежностью крылось что-то другое, чему она не смогла бы найти названия, — что-то неуловимое, неопределенное, как тень промелькнувшей над улицей птицы. Антал вопил, не желая ни в какой город, он прекрасно чувствовал себя возле источника; но у бабки вдруг высохли слезы, будто она увидела нечто, не видимое другому, впервые за всю свою жизнь она заговорила первой, не дожидаясь мужа: если муж останется сторожем, а внука в самом деле отдадут в школу, они будут довольны и на господина Берцеша жаловаться не станут.

Антал, когда его усаживали на телегу, отбивался руками и ногами; адвокат Берцеша сам отвез его в город; по дороге дважды пришлось останавливаться: Антал спрыгивал с телеги и, словно щенок, которого оторвали от матери, норовил убежать обратно в деревню. Собирая внука в дорогу, дед с бабкой не обременили его никакими пожитками, только вручили адвокату бумагу об успешном окончании четырех классов; бумага отражала не столько успехи Антала, сколько скромные требования дорожского учителя: Антал едва умел читать и писать, об остальных школьных науках разве что получил некоторое туманное представление — за четыре года он заглядывал в школу поздней осенью да еще весной, когда не был занят на иле да к тому же располагал парой башмаков. В табеле не была отмечена и десятая часть учебного времени, которое он пропустил: если б учитель записал все как есть, табель нигде нельзя было бы показать.

Гимназия, куда попал Антал, представляла собой церковное учебное заведение с пятивековой историей; за обучение Антала Даниель Берцеш в течение трех с половиной лет поставил попечительскому совету несметное количество целебной воды. Причем первые два года учителя и воспитатели всерьез считали, что сделка получилась для них невыгодная: Антал оказался дремучим невеждой, к тому же был упрям и груб, слыл злостным драчуном и вообще ничего общего не имел с тем тихим, застенчивым крестьянским мальчиком, каким должен был бы быть сын бедняка, взятый из милости в городскую гимназию; уроки учить он терпеть не мог и при малейшей возможности убегал через черный ход и шлялся по городу; а завидев повозки Берцеша, заворачивающие под своды массивных городских ворот, где со стен на усталых бочкарей взирали лики отцов церкви, щедрых на пожертвования эрдейских[9]

князей и знаменитых епископов, давным-давно почивших в бозе, — вопил восторженно, сам себе удивляясь: ведь по сравнению с Дорожем интернат казался раем, и на казенном коште, оплаченном пахнущей серой горячей водой, Антал быстро поправился и окреп.

Лишь проведя в гимназии два года и за это время кое-как восполнив все то, что не постиг в дорожской народной школе, Антал постепенно ощутил вкус к учению. Правда, он и ныне с нетерпением ожидал дорожскую повозку с восседающим на ней бочкарем; к бочкарям и к возчикам он относился куда с большим почтением, чем к своим учителям, и одноклассникам в голову не приходило смеяться над ним из-за этого. Антал пользовался в школе огромным авторитетом: он был сиротой, он бранился и дрался, его нельзя было поначалу заставить учиться ни наказаниями, ни уговорами, что было совершенно невероятным геройством со стороны такого вот, за чужой счет обучаемого воспитанника; к тому же платили за него не деньгами, а горячей водой, и в довершение всего его отец умер такой страшной смертью, какой не мог похвалиться ни один из местных сирот.