Современники и потомки о восстании С.Т. Разина

Прямо или косвенно о российских крестьянских войнах идет речь в серии разных по тематике конкретно-исторических и структурно-аналитических работ. Так, французский историк Д. Экот рассматривает выступление С. Т. Разина в общем обзоре «Разбойники в России с XVII по XIX век: миф и реальность»[362]

. Тесное переплетение социального и криминального начал в действиях разинцев, по его мнению, весьма типично для крупнейших вспышек народного недовольства. В этом нашли проявление вполне обычные и наиболее распространенные черты разбойничества. В принципе, если бы не заблаговременная априорная привязка событий 1667–1670 гг. к числу наиболее внушительных и дерзких разбойно-пиратских акций, статья Д. Экота, несомненно, представила бы больший интерес, так как не была бы скована рамками предварительной авторской позиции и определенной предвзятостью. И тогда бы, очевидно, социальная направленность движения не отошла бы на задний план перед меркантильно-грабительскими и потребительски-чувственными мотивами, не оказалась бы смещенной ценностная иерархия событий, а разинское восстание не изображалось бы всего двумя красами — черной и белой, как это десятилетиями традиционно делалось, но сегодня это выглядит по меньшей мере узко и неново.

«Мятежи» — так называется глава о потрясших феодальную Россию народных движениях, в том числе разинском, в книге талантливой писательницы и историка Зинаиды Шаховской «Обыденная жизнь в Москве в XVII веке»[363]

. Княгиня З. Шаховская принадлежит к блестящей плеяде представителей первой волны российской эмиграции. Она давно стала видным деятелем культуры во Франции. Для советского же читателя ее произведения долгие годы были закрыты, но надо думать, что в ближайшее время они будут общедоступны и у нас. Разве не трагично, что мы лишились очень многих наших соотечественников, о которых сегодня ничего или почти ничего не знаем?! А знать необходимо. Единая культура, искусственно разодранная на две, требует воссоединения.

По мнению княгини З. Шаховской, возмущение Стеньки Разина, как и всякий другой бунт, деструктивно. Без особого нажима, нагнетания страстей и смакования ужасов она дает историческую зарисовку мятежа, во многом сводя его к личности самого повстанческого атамана. «Авантюра Разина, — пишет З. Шаховская, — это история разбойника, который сделался предводителем огромного народного выступления». В трактовке событий 1667–1670 гг. присутствует заметное упрощение: поход Разина вверх по Волге назван безумным маршем к царскому трону, вызванным манией величия и замешанным на крови многих людей. В Разине автор склонен видеть отчаянного игрока, смело поставившего на кон все и вся и саму жизнь тоже. Это и предопределяет его взлет и падение. Сначала судьба улыбается ему, но счастье и везение скоротечны, и вот неудача следует за неудачей, пока дело не кончается полным крахом. Итог закономерен, считает З. Шаховская, карта бита, игра сыграна не в пользу Разина. Приходит пора расплачиваться, и недавний баловень судьбы мужественно принимает лютую смерть на эшафоте. Решающее значение в поражении восстания З. Шаховская придает расколу донских казаков на две враждебные группировки: антиправительственную и проправительственную. Последняя численно преобладает и потому берет верх над первой.

В интерпретации событий для З. Шаховской характерна ориентация на свидетельства иностранных очевидцев, оказавшихся в 60–70-х годах XVII в. в России. Из историков в оценке восстания более всего чувствуется влияние С. М. Соловьева: воспринят, к примеру, его взгляд на казачество как на особый тип людей буйного и беспокойного склада, которые не терпят никакого ограничения их свободы, презирают опасности и смерть — лишь бы прожить свой короткий век так, как им нравится[364]

.

Другой представитель российской эмиграции Анри Труайя, автор известной книги о Екатерине II, обращается к Разину, считая, что в 70-х годах XVIII в. «орда» Е. Пугачева повторила путь «бандита Стеньки», который поверг страну в террор на столетие раньше[365].