Современники. Портреты и этюды

Когда я познакомился с подлинниками стихотворений Квитко, я подметил в них одну важную черту: железную дисциплину стиха, не допускающую ни малейшей расхлябанности. Отсюда любимая форма поэта — симметрически распределенные строфы, заполненные одним и тем же словесным узором, — форма, которая свойственна главным образом народным певцам, наиболее близким к родному фольклору — таким, как Некрасов, Беранже, Шандор Петефи, Фергюсон, Роберт Бернс, — ибо Квитко был раньше всего народный поэт в лучшем смысле этого огромного слова.

Наиболее колоритным примером такой песенной, фольклорной структуры стиха представляется мне квитковский «Жених без невесты» в отличном переводе Елены Благининой, в котором народная стихия поэзии Квитко ощущается особенно сильно:

Бубенцы звенят-играютНа первой пролетке,На первой пролетке.На пролетке свахи-пряхи,Невеста в середке,Невеста в середке…Ой, ой, песня льется,А невесте не поется!Ой!Бубенцы звенят-играютНа второй пролетке,На второй пролетке.

На пролетке сваты-хваты,А жених в середке,А жених в середке…Ой, ой, песня льется,Что ж невесте не поется?Ой!Бубенцы звенят-играютНа третьей пролетке,На третьей пролетке.На пролетке дяди-тетки,А скрипач в середке,А скрипач в середке…Ой, ой, все запело!Что ж невеста онемела?

Ой!Только выехали в поле,Как навстречу конный,Как навстречу конный.Ой, как вспыхнула невеста,Что костер зажженный,Что костер зажженный.Ой, ой, плохо дело!Все молчат — она запела!Ой!Кони мои, кони мои,Ступайте до дому!Ступайте до дому!..Горе тебе, горе тебе,

Парню молодому,Парню молодому!Ой, ой, смех не к месту,Потерял жених невесту…Ой!

Не знаю, почему Елена Благинина вырастает на десять голов едва только соприкасается с произведениями Квитко. Именно тогда у нее появляется и большое дыхание, и разнообразие душевных тональностей, и тонкое чувство стиля, и безукоризненный вкус. Великолепно перевела она и стихотворение «Однажды», в котором я чувствую самую суть, самую квинтэссенцию всей поэзии Квитко. Это стихотворение о том, как однажды осенью он выкопал в саду две маленькие елки, чтобы тотчас же посадить их на новом месте, но не посадил и вспомнил о них только зимою.

И вдруг во мне похолодело сердце —Я вспомнил, что про елочки забыл…Пришла весна. Я вышел в сад пахучийИ первым делом бросился к сирени.А в стороне… Да что ж это такое?!Две елочки, два кротких медвежонка,Игольчатые ветки растопыря,Стоят, купаясь, в солнечном деньке.

Они меня, наверно, долго ждали,Их дождики охлестывали злые,Осенний ветер маял и студил.Тогда они к земле припали близкоИ крепко к ней корнями присосалисьВ неистребимой жажде бытия.И я стою в молчании глубокомИ думаю: «Какое это чудо —Земля животворящая моя!»

Но чем светлее были его песни, тем мучительнее мы ощущаем его трагическую судьбу.

Этот доверчивый, простосердечный человек, относившийся ко всему миру с открытой душой, стал жертвой мрачной подозрительности, клеветы и насилия…

…А сколько душевной теплоты в его письмах!

Когда в печати появилась одна моя очень неудачная повесть, Квитко, живя в другом городе, чутко угадал, что ее неуспех угнетает меня, и прислал мне большое письмо, подробно на многих страницах доказывая, что она значительно лучше, чем я о ней думаю, и даже, пожалуй, совсем хороша. И хотя я понимал, что его похвалы продиктованы дружеским состраданием ко мне, все же под влиянием его ласковых слов печаль моя мало-помалу рассеялась.

Вообще он был очень зорок к горестям и тревогам друзей. Никогда не забуду, какое участие он принял во мне, когда узнал, что под Москвою на фронте без вести пропал мой сын.