Современницы о Маяковском

В 1925 году я собралась в Москву. Меня одолевала тоска, и я бередила свои раны еще тем, что писала в то время "Земляничку"[30], повесть, отчасти автобиографическую, и жила Москвой. Володе я читала "Земляничку" только начатую, по мере написания. Он ходил по полосатой комнате отеля "Истрия", стукаясь "о стол, о шкафа острия", пожевывал папиросу, сопел… Нравились ему имена двух девочек, сестер — Земляничка и Лиска. Рыжая Лиска. Поучал не сразу, резко, и не по поводу только что написанного. Говорил, например, об изношенных эпитетах, сравнениях, припомнил мне "На Таити", где есть у меня, к сожалению, выражение "королевская поступь маори": "По-твоему, если поступь, то обязательно королевская? А по-моему, у королей капуста в бороде…" Говорил обидно, спуска не давал, а потому смею вас уверить, что с тех пор, прежде чем воспользоваться сравнением, я трижды его проверю! Говорил о том же, о чем подробно писал в "Как делать стихи", о том, что я пишу только еще первые книги всем накопившимся, но когда я все это, готовое, поистрачу, что же я тогда буду делать? Поучительно говорил, что надо делать запасы из всего, что встретится, и не транжирить их зря. Для примера: как-то я при Маяковском начала рассказывать о том, как в лондонских кино, куда молодежь ходит целоваться, барышни-разносчицы, продающие сласти, перед тем как зажигается свет, начинают предупреждающе кричать: "Шоколад! Шоколад!" Володя отчаянной мимикой пытался меня остановить и, наконец, шепнул мне с миной заговорщика: "Молчи! Пригодится!" Не раз он меня так останавливал, и я по сей день это помню и, случается, прикусываю язык и говорю себе: "Молчи! Пригодится!"

Так вот, в то время я особенно затосковала по Москве, хотя бы — пожить немножко! А тут как раз и консульство советское открылось. Я отправилась в консульство. Там было переполнено, перед длинным как бы прилавком толкались парижские русские. Я объяснила консульскому служащему, зачем я пришла, и он тут же напустился на меня со своей подозрительностью к эмиграции. Почему у меня французский паспорт?.. А где мой советский, по которому я выехала? "Вы его скрываете, утаиваете! Оттого, что вы бежали, что заграничного паспорта у вас никогда и не было". Я начала объяснять все по порядку, что мне на Ново-Басманной дали советский заграничный паспорт "для выхода замуж", и что я вышла замуж в 19-м году, и что мне дали французский паспорт, когда у меня выбора не было. Но он не слушал, и я пришла домой в слезах. Под Володины утешения я начала рыться в чемоданах и — о чудо! — нашла свой старый заграничный советский паспорт. В консульство я вернулась уже с паспортом и под прикрытием Маяковского. Володя защитно обнимал меня и объяснял, что Элечку обижать никак нельзя. Паспорт мой произвел сенсацию, на него сбежалось смотреть все консульство — он носил чуть ли не первый номер советских заграничных паспортов. Меня попросили подарить его консульству как исторический документ, и я на радостях согласилась его отдать. Визу мне дали.

Вскоре Маяковский уехал в Мексику. А через некоторое время уехала и я в Москву.

* * *

В то время Брики и Маяковский жили круглый год на даче в Сокольниках. Кроме того, у Маяковского была комната в Москве, в Лубянском проезде; в этой комнате помещалась также и редакция "Лефа".

Я приехала летом, и в Сокольниках, на даче с садом, было свободно. Когда же наступила зима, то оказалось, что на даче повернуться негде: в общей комнате стояли большой стол, большой диван, большой рояль и откуда-то прибывший большой бильярд; кроме общей, большой, были еще две комнаты поменьше и еще одна совсем маленькая. Из двух, что поменьше, одна была спальней, а другую, холодную, запирали на висячий замок, и там стояли ящики и чемоданы. Я спала в совсем маленькой.

Жить зимой в Сокольниках было небезопасно, двери и окна толком не запирались, и на ночь мы к дверным ручкам привязывали стулья, чтобы, если кто толкнется, стулья поехали и нашумели. Это называлось "психологическими запорами". Кроме того, повсюду валялись пистолеты, и разумные люди опасались их больше жуликов: спросонок могло привидеться бог знает что и тут недолго выстрелить и просто в человека, вставшего с постели в неурочный час. Пистолеты действительно вещь опасная: один из заночевавших у нас даже прострелил себе палец. Револьвер был при нем, в портфеле, оттого что идти от трамвая к даче тоже было страшновато, особенно зимой, когда кругом ни души, а снег заметает следы, и кажется, что тут никогда никто не проходил… Удивительно ясно вспоминается эта нетронутая белая гладь, снежный блеск на дороге, деревьях. В детстве, когда шел снег, я думала, что это с неба падают звезды, оттого, что снежинки — звездочками, и оттого, что снег блестит.