Современные тюрьмы. От авторитета до олигарха

— Да и журналисты эти, щелкоперы гребаные, года полтора на каждом углу трубили: коррупция, взятки… Мол, за деньги в тюрьме все можно купить… Ну и хорошо, что можно. Хуже было бы, если бы нельзя. Кому плохо станет, если я зеку пачку чаю, спичечный коробок анаши или бутылку водки продам? Они там в камере чифирь себе пусть заварят, водки выпьют, папиросу с анашой по кругу пустят — глядишь, и мозги от долгого сидения за решеткой не закипят. И мысли дурные в голову не полезут: бунтовать, вены себе резать да голодовки устраивать. Да и нам хорошо, потому что выгодно… И все довольны. Как и эти лоботрясы студенты, которые у нас с тобой водку по ночам покупают. Зарплата, что ли, у охранников высокая? Или льготы какие-нибудь особенные предусмотрены?

ИЗ СПРАВКИ МВД

Работа контролера следственных изоляторов входит в десятку самых опасных для жизни профессий. По оплате сотрудники следственных изоляторов и ИТУ на одном из последних мест в системе МВД.

На выцветшие, прозрачно-голубые стариковские глаза вновь наворачиваются слезы. Иван Алексеевич неторопливо достает из кармана пиджака скомканный клетчатый платок, разворачивает его и, утерев глаза, долго и обильно сморкается. Слушатель сочувственно смотрит на рассказчика и, понимая, что монолог этот затронул самое больное место бывшего «вертухая», не задает никаких вопросов.

Иван Алексеевич прячет платок в карман и, с шумом отодвигая стул, усаживается на прежнее место.

— Теперь от старых кадров в Бутырке почти никого не осталось. Прежних контролеров потихоньку убрали, новых поставили: думали, молодые брать не будут. Ага, не будут! Куда больше нашего дерут! Да беспредельничают, чего у наших никогда не случалось. Видят, что арестант, который не сегодня-завтра на суд да на пересылку идет, не в авторитете… ну, в смысле, не бандит и не вор. Возьмут у него деньги, а потом еще и кинут. Мол, какие деньги? Мы их у тебя при шмоне отмели, как по закону и положено. При нас такого не было…

А вообще, сам посуди, куда без нас деться? — с неожиданным надрывом вопрошает говорящий. — «Рексам» безработица не грозит, мы везде всегда будем нужны: коммунистам, социалистам, демократам, либералам… Бандиты, воры и убийцы были, есть и будут во все времена. А значит, во все времена будут и тюрьмы. А какая же тюрьма без охраны?! А вообще, если вдуматься, чем мы от арестантов отличаемся? Что они, что мы — за решетками, в вони этой тюремной. Только зеков после суда на пересылку, на этап и на зону. Срок отмотают или амнистии дождутся — и все, вольный человек. А нам по этим коридорам да по лестницам до пенсии топать… Так-то.

Напарник Ивана Алексеевича выразительно смотрит на часы: без четверти пять.

Старик перехватывает его взгляд:

— Ну все, пошел я. Домой заходить не буду, на вокзал пора. Спасибо, Андрюшенька, что подменить согласился.

Андрей снимает со стенда ключ с биркой, идет к выходу. Спустя минуту хлопает дверь, в вестибюль врывается морозный воздух, сквозняк пузырит занавески, шуршит листками приказов на доске объявлений.

Бывший охранник неторопливо одевается, долго не попадая в рукава пальто. Натягивает дешевые нитяные перчатки, поправляет кроличью шапку и, достав из-под стола чемоданчик, направляется к выходу. Андрей предупредительно открывает дверь и, проводив старика до двери, осторожно, словно боясь отказа, спрашивает:

— Иван Алексеевич, а можно у вас об одной вещи узнать?

— Чего ж нельзя? Спрашивай, — поправляя кашне, разрешает тот.

— А почему вы так часто в Питер ездите?

Лицо отставного «рекса» мгновенно тускнеет.

— Скажу я тебе. Другому не сказал бы, а тебе скажу. Только между нами, ладно? Сын у меня там, в Питере. Колькой зовут. На тебя чем-то похож.

— Работает? — уточняет Андрей, немного польщенный сравнением.

— Да какое там! — вздыхает Иван Алексеевич. — Сидит он. В «Крестах» он, есть там такая тюрьма. По дурости своей и попал, но мне от этого не легче. На свадьбе у родственницы по пьяному делу в драку полез, саданул какого-то гостя бутылкой по голове, а тот брык и помер. Вот мой Колька пятый месяц суда и ждет. Все, что у меня накоплено было, все, что за семь лет на бутырском «спецу» заработал, на поездки да на адвокатов ушло. Да и сына-то подогреть надо. — Незаметно для себя Иван Алексеевич вставляет типично тюремное словечко. — Я-то нашего брата «рекса» хорошо знаю. Сколько стоит в хорошей камере остаться, сколько надо сунуть, чтобы нужные лекарства в камеру принесли, сколько заплатить, чтобы на «больничку» попасть… Ладно, спасибо, что подменил. Давай, до встречи…

Андрей прочувствованно кивает и, закрыв глаза, направляется в каморку. Проходя через вестибюль, он невольно оборачивается в сторону окна. Сгорбленная фигура Ивана Алексеевича рельефно выделяется на фоне голубоватых сугробов, подкрашенных неверным светом уличных фонарей. Бывший «рекс» идет тяжело, высоко поднимая ноги, чтобы не набрать в ботинки снега, и придерживая от ветра поношенную кроличью шапку.

Спустя минуту силуэт окончательно растворяется в фиолетовом полумраке декабрьского утра…

Олигарх