Современный английский детектив

— А я ему скажу, что выполняла свой долг! — огрызнулась миссис Тафтс. — И пусть скажет спасибо за то, что я согласилась жить в одном доме с убийцей!

Тут вступился Филипп, в котором проснулась наконец дремавшая дотоле удалая дерзость:

— Не забывайтесь, миссис Тафтс!

— Что-о? Ах вы, молокосос эдакий! — рявкнула миссис Тафтс.

— Я говорю, не забывайтесь, — небрежно повторил Филипп, — иначе мистеру Уильямсону станет известно, что вас видели вдвоём с сержантом Берреллом при компрометирующих обстоятельствах.

Миссис Тафтс издала какой-то звук, напоминающий шипение снаряда, а потом, к нашему изумлению, стала заливаться странным, медленно проступающим сквозь её грубую кожу румянцем. Филипп рассмеялся ей в лицо, и она, пыхтя и фыркая, выкатилась из комнаты.

— Когда я умру, — не унимался Филипп, — надеюсь, вы помянете меня добрым словом за этот единственный в моей жизни благочестивый поступок!

После ухода миссис Тафтс мы постарались сохранить, хотя бы внешне, видимость добрых отношений. Уильям снова завёл патефон, Финбоу подхватил Тони, и они закружились в вальсе. Кристофер углубился в газету, а я пригласил на танец Эвис. Она была как пёрышко у меня в руках, и я ощутил необыкновенную лёгкость оттого, что могу вот так просто, молча и бездумно танцевать с этой девушкой, целиком отдавшись музыке. Последние дни были настоящей пыткой: приходилось обдумывать каждое слово, каждую фразу, ибо любое неосторожно обронённое слово могло приблизить чей-то конец. И какой же невыносимой пыткой, думал я, ощущая прикосновение волос Эвис на своей щеке, были эти дни для неё и всех остальных!

Мы ещё немного потанцевали, потом прослушали несколько романсов в исполнении Тони и Финбоу; так тихо и мирно прошло время до обеда, хотя, надо сказать, мир этот был весьма зыбким и непрочным: то и дело слышался обмен колкостями, хотя ничего похожего на истерические срывы, имевшие место днём, больше не повторялось.

За обедом затаившееся напряжение снова дало себя знать и чуть было не разразилось скандалом. Керосиновые лампы опять вышли из строя, но на этот раз миссис Тафтс не сумела с ними справиться, так что нам пришлось обедать при тусклом свете свечей, расставленных на каминной доске и на маленьких столиках. В комнате было всего одно узкое оконце, выходившее на реку и не дававшее достаточно света. В полумраке лица казались изменившимися до неузнаваемости. Эта комната вообще способна была нагнать тоску, а теперь, когда нервы были натянуты до предела, каждое слово звучало как обвинение, каждая фраза — как вызов и каждое лицо выглядело лицом таинственного незнакомца, с которым надо быть начеку.

Ни один из нас не пытался завязать разговор. На протяжении почти всего обеда миссис Тафтс не отходила от стола, она являла собой как бы живой укор нашей безнравственности. Когда же она наконец, подав кофе, ушла и оставила нас одних, Филипп внезапно взорвался:

— Так недолго и рехнуться! Все мы знакомы не первый день и тем не менее подозреваем друг друга! Это просто невыносимо!

Тони звонко рассмеялась:

— Я скоро начну верить, что мы все, сговорившись, напали на Роджера и убили его.

У Кристофера вырвалось:

— Если бы мы хоть чем-нибудь могли себе помочь!

Филипп откинул с лица волосы и спросил:

— А чем, черт побери, мы можем себе помочь?

Эвис, ещё больше побледнев, отвернулась от разгорячённых собеседников и стала смотреть на чернеющую за окном воду.

— Мы бессильны хоть чем-нибудь облегчить своё положение, — с горечью сказал Уильям. — Финбоу все уже сделал за нас, можете быть уверены.

Тони посмотрела на Финбоу долгим, внимательным взглядом и спросила его в упор:

— Что вы думаете обо всем этом деле?

На мгновение в комнате повисла напряжённая тишина. Затем Финбоу, галантно поклонившись, ответил:

— А я, дорогая, предпочитаю не думать. От этой привычки как-то отвыкаешь, когда тебе переваливает за… скажем, ваш возраст.

— Что с нами будет?! — исступлённо крикнул Филипп, вскакивая на ноги.

Неловким движением он столкнул на пол свечу, и угол комнаты сразу будто провалился в тёмную пустоту. Я понял, что они уже не в силах скрывать под маской благопристойности нечеловеческое напряжение нервов, что страх рвётся наружу, невзирая на осторожность и все попытки скрыть истинные чувства. Пламя свечей дрогнуло от движения воздуха. Тонким, пронзительным дискантом Филипп истерично выкрикнул:

— Кто это сделал? Кто, господи? Просто выше всяких сил сидеть вот так, сложа руки, и рассыпаться друг перед другом в любезностях!

Кристофер, налегая грудью на стол, слегка изменившимся от волнения голосом сказал:

— Если бы тот, кто это сделал, признался сейчас, он снял бы со всех остальных тяжкий груз. Так дальше продолжаться не может!

Тони на грани истерики крикнула:

— Ну скажи же хоть слово, Эвис, ради всего святого! Не сиди так, словно ты не желаешь снизойти до нас! Ты ведь думала о Роджере, да?

— Ты… ты хочешь сказать… — пролепетала Эвис. Лицо её стало серым.

— Я спрашиваю, ты сейчас думала о Роджере? — с усмешкой повторила своим надтреснутым, хриплым голосом Тони.

Тут поднялся Кристофер.