Современный чехословацкий детектив

— Конечно, — сознался я. — Недавно я переварил их целый центнер. У сестры Лидии имелись безграничные запасы этого достойного осуждения чтива.

— Читайте с выбором, — мрачно усмехнувшись, посоветовал поручик. — В хорошем детективе у сыщика всегда одна цель.

— Какая? — тупо спросил я.

— Cui bono, — ответил поручик. — Знаете латынь?

Латынь я не учил, но что cui bono значит «кому это полезно», все-таки знал. Молча я глядел на поручика, но лицо его было непроницаемо, как судебный документ двухсотлетней давности.

* * *

Вилла, где жила Ганка, никак не выглядела домом печали. Во дворике на ветру сушилось белье. Я узнал Ганкины джинсы и блузку, которая была на ней, когда мы с ней впервые увиделись. Они, должно быть, висели тут с самого утра, потому что казались совершенно сухими. Под бельем на бетонированной площадке сидел беловолосый мальчуган, занятый игрой во что-то, чего я от калитки не видел. Локтем он упирался в шершавый бетон, волосы спадали ему на лоб, губы были выпячены, и он издавал ими какие-то жужжащие звуки, то высокие, то низкие. Только вчера я привез его сюда. И похоже, он здесь уже совсем прижился. Мне казалось преступным напоминать ему своим присутствием о тех страшных вещах, которые, возможно, он уже забыл.

Вдруг я с ужасом вспомнил, о чем мне вчера рассказал поручик. Бабушка Лукаша мертва, а мальчик вряд ли об этом знает, слишком уж он беззаботен. Нет, об этом он услышит не от меня, и не мне это утаивать.

Я пошевелился и задел за калитку. Цепь загремела, и Лукаш поглядел в мою сторону.

— Привет! — Вскочив на ноги, он помчался ко мне. — Вот здорово, что вы пришли! — Он начал старательно разматывать цепь, придерживающую створки калитки.

— Ганка дома? — спросил я в надежде, что ускользну от щекотливой ситуации.

— Вы пришли к ней? — Он покосился на меня из-под своей челки, нуждающейся в парикмахере, и в его голубых глазах мелькнула ревность.

— Нет-нет, — против своей воли сказал я. — Мне хотелось посмотреть, как тебе тут живется. Не скучаешь?

— Что вы! — Ему наконец-то удалось открыть ворота. Отступив в сторону, мальчик, переполненный ликованием, показал мне на площадку. — Посмотрите, что у меня есть!

На сером бетоне ярко сияли корпуса трех автомобильчиков. Два из них были модели «Ф-I», а третий — тот самый, который первым попался мне в руки, когда я вошел в мастерскую красной виллы.

— Как здорово, что тебе их дали! — Я не думал о том, что говорю. — Кто их тебе подарил?

— Ганка! — сообщил Лукаш с восторгом, не спуская глаз с драгоценных игрушек. — Я, правда, выбрал бы другие, но ничего. Ганка сказала, что даст мне еще.

Осиный рой опять зажужжал в моей голове. Одна оса, самая ядовитая, меня ужалила.

— А где Ганка?

— Ушла, — беззаботно ответил Лукаш.

— Так ты здесь один?

— Нет. Пани Эзехиашова и Ольда дома. Ольда лежит, а его мама за ним ухаживает.

— Что с ним?

— Боится, — злорадно объяснил Лукаш. — Умирает со страху.

— Отчего? — Я подошел к гаражу и сел на деревянную скамью без спинки, которой кто-то подпер дверь в гараж. Стоило мне откинуться на эту дверь, как одна из створок чуть приоткрылась. Я заглянул внутрь — гараж был пуст, только красный мопед стоял, прислоненный к стене неподалеку от двери. Я вздрогнул, вспомнив о том, какую трагическую роль сыграл сегодняшней ночью белый «трабант» инженера Дрозда.

— Он боится дяди Луиса, — зашептал Лукаш, глядя на меня округлившимися от ужаса глазами. — Я думаю, он к нему во сне является, — добавил он уже спокойно.

— С чего ты взял? — По моему телу пробежала дрожь. Из гаража тянуло сыростью.

— Я слышал, как он сегодня ночью кричал. Его комната рядом.

— Что же ты слышал? И почему решил, что он кричит во сне?

— Потому что Ольда разговаривал с дядей Луисом. Говорил: не дам тебе это письмо! Уничтожу его! Мне его вообще не следовало брать, оно мне не нужно, оно довело бы меня до того же, что и тебя! — Лукаш смотрел на меня своими чистыми глазами, он явно слово в слово повторял услышанное.

По моей спине стекал пот.

— Какое письмо? — Внутри у меня все дрожало: а вдруг мальчик не сможет ответить?

— То, что Ольда выклянчил у дядя Луиса на прошлой неделе, — сразу же ответил Лукаш.

— А ты что об этом знаешь? Ты был там с ними?

— Да нет, не совсем, — лукаво улыбаясь, пояснил мальчик. — Я был на лестнице. Пришел сказать дяде Луису, чтобы он шел ужинать. А дядя и Ольда наверху ругались, поэтому я не стал их беспокоить, — с невинным лицемерием продолжал Лукаш.

— Из-за чего они ругались?

— Да все из-за этого письма. Что оно вас так интересует? — недовольно пробурчал он.

— Лукаш, ты все помнишь? Когда это было? Будь я владельцем коллекции Эзехиаша, всю ее отдал бы сейчас за точный ответ.

— Во вторник вечером.

— Хорошо помнишь?

— Еще бы! В тот вечер бабушка хотела пораньше лечь, ей надо было утром рано вставать. — Он посмотрел на меня в упор со скрытым упреком. — Вы ее не очень-то искали, да?

— Искал… Но знаешь… как-то все… — Да, незавидное у меня положение.

— Ладно, — великодушно сказал Лукаш. — Я знаю, у вас свои заботы. Ганка пообещала, если бабушка скоро не вернется, отвезти меня к ней.