Современный египетский рассказ

А потом наступил еще один четверг. Это был самый несчастливый день во всей моей жизни. Отцу срочно понадобилось съездить по какому-то важному делу в город. У моего отца все дела важные и срочные: показаться ли врачу, купить ли нижнее белье на зиму, или в суде посидеть, послушать, что там говорят.

Рано поутру, когда я еще сладко спал, меня растолкали, подняли с постели и сказали:

— Отвезешь отца на станцию.

Я встал, протирая глаза. Провожать отца на станцию и встречать его вечером было единственной моей обязанностью по дому, даже в страду в поле работать меня не заставляли — у меня было дело поважнее: я учился. А вообще-то говоря, это и не обязанность вовсе, а одно удовольствие, прогулка: прокатиться верхом на осле, сидя в седле позади отца, до станции, а потом возвратиться одному по утренней росе обратно. Главное — успеть обернуться до начала занятий.

Однако на этот раз отец замешкался, и теперь весь дом ходуном ходил.

Я побежал в хлев седлать осла, и тут сердце у меня упало.

— Сегодня четверг, я должен обязательно идти в школу. Пусть поедет кто-нибудь другой.

Братья и сестры в один голос завопили:

— Ну и что ж, что четверг? Что такого? Подумаешь!

Как им объяснить?

Отец, едва сдерживая ярость, сказал с настораживающей слащавостью в голосе:

— Почему это ты должен, сынок? Четверг — тем более, завтра пятница, значит, уроков мало, спокойно можешь и пропустить.

В глазах его заплясали угрожающие искорки, и мать поспешила вмешаться:

— Да что с тобой, сынок? Не гневи Аллаха! Всем твоим братьям и сестрам работать целый день!

Но я продолжал стоять на своем, хотя и трясся от страха: несдобровать мне. И гроза грянула. Удары свалили меня на землю и размазали по ней, как комок грязи. Я попытался было подняться, но тут получил еще один удар и отлетел к большому кувшину, который разбился вдребезги, брызнув осколками в разные стороны. Отчаянно вопя, я тщетно искал спасения, а отец гонялся за мной со здоровенной палкой, решив, видно, прикончить меня на месте. Наконец он устал, отбросил палку и, задыхаясь, крикнул:

— В эту свою проклятую школу больше не пойдешь! С завтрашнего дня будешь работать в поле… Ну-ка, живо отвязывай осла!

Однако этого ему показалось мало: он взобрался на осла один, а меня заставил бежать следом до самой станции — пять или шесть километров.

На обратном пути я все время подгонял осла, и он несся во весь опор. На углу нашей улочки я соскочил, бросил поводья — осел сам знакомой дорогой вернется домой — и припустился бежать, чтобы до конца занятий успеть в школу — хоть бы показаться там. По дороге я крикнул младшей сестренке, чтобы она завела осла во двор.

В школу я явился к началу третьего урока. Солнце уже высоко поднялось над школьным садом и залило почти всю террасу, подбираясь к дверям в наш класс. А там творилось нечто невообразимое. Меня встретили хохотом, криками:

— Вот он, явился!

На щеках моих еще не высохли слезы, и все тело было в синяках. Я изнемогал от усталости. Странно, но никто ничего не заметил. Должно быть, произошло что-то необычное. Проходя к своей парте, я спросил:

— Эй вы, что случилось?

— А ты не знаешь? Абуль Макарим-эфенди сегодня не пришел!

— Ну и что?

— Как что? Тот, кто не приходит в четверг, — кто он такой?

— Могильщик! — мгновенно сообразил я, и все радостно захохотали.

Вдруг словно из-под земли посреди класса вырос смотритель. Мы оцепенели. Шум разом умолк, слышался лишь его тонкий, с присвистом голос — как кошачье мяуканье:

— Что за гвалт? Вы где находитесь? На базаре? Вы кто? Стадо баранов?

Он раздраженно повернулся, намереваясь выйти, и тут столкнулся в дверях со школьным сторожем, тоже заглядывавшим в класс. Феска его покачнулась и упала бы, если бы господин смотритель ловко не подхватил ее. Не помню, я ли первый засмеялся или кто другой, но только господин смотритель с ненавистью посмотрел на нас, зло плюнув на переднюю парту, и вышел, проклиная несчастное время, когда таких, как мы, допустили в школу. Но тут же вернулся, таща за шиворот сторожа. С яростью втолкнул его за порог и рявкнул:

— Перепороть всех!

Сторож не задумываясь схватил первого попавшегося — это был я — и повалил на пол. Свирепая розга обожгла мне ноги…

Несчастный, оскорбленный, приплелся я домой.

Едва завидев меня, мать завопила, колотя себя руками в грудь:

— Куда ты девал осла, паршивец?! Куда ты его девал?!

Сердце мое оборвалось:

— Так я же оставил его сестре, на углу нашей улицы…

Мать начала бить себя по щекам и рвать на себе платье:

— Да не пришел он! О черный день! Беги, ищи его сейчас же!

Я повернулся и вышел из дому в полной растерянности. Где искать? Вдруг меня осенило: может, он забрел на клеверное поле, где пасся в первые дни, после того как мы его купили? Тогда найти — пара пустяков! Но тут же я представил себе дорогу туда и обратно, огненный шар солнца в небе, пышущую жаром землю и свое собственное тело, превращающееся в жареную лепешку… Ох, нет! А может, кто-то из братьев наткнулся на него и отвел на пашню?..