Современный финский детектив

Вопреки всеобщему убеждению преступления, совершенные полицейскими, расследуются очень тщательно. Малейшее подозрение рассматривается скрупулезно и безжалостно, дело разбирается глубже, чем оно того заслуживает, — с тем чтобы заподозренный не смог уже больше вернуться к прежней службе, даже если он в конце концов и признавался невиновным. И основывалась такая строгость не на каких-то принципах и не на гордом лозунге: держать знамя незапятнанным, — а просто на желании умыть руки, как это сделал некогда Пилат.

— Почему туда позвонили только теперь? — крикнул Кандолин так, что все подняли головы, — он стоял посреди комнаты совершенно неузнаваемый, кулаки у него сжимались и разжимались, кадык поднимался и опускался.

— Да каждому из нас пришлось допросить трех-четырех свидетелей, — мрачно сказал Кауранен. — Но все одна болтовня…

Кандолин провел рукой по волосам и вернулся к столу.

— Само собой, — сказал он и усмехнулся так, чтобы его давешнее раздражение можно было принять за притворное. — А по домашнему адресу сообщили?

— Пытались, во всяком случае — по всем трем.

— По трем?

— Да. Официальный адрес у него в Вантаа, но он уже с полгода обитал в другом месте. Там живет женщина, по имени Тийна Малмберг, у нее не оказалось телефона. Из бумаг, найденных в кармане, мы узнали его второй адрес — Третья линия, девять СО — Тарья-Леена Яаккола. И третий: Речной остров, Гаванская улица, Яана Суоминен. Самая свежая открытка пришла ему от какого-то Кика на адрес этой Яаны.

— Он не был женат?

— Был. Но развелся, помнится, еще до того, как ушел от нас. Детей, кажется, не было, тогда, во всяком случае.

— А родители?

— Их еще не успели…

— Ясно. Ладно, ладно…

Кандолин снова встал и принялся кругами ходить по комнате. Потирая подбородок одной рукой, он держал другую в кармане так, что из-под полы пиджака виднелась кобура револьвера.

— Ну-у, не беда, — решил он наконец даже с каким-то подъемом. — Газеты, может быть, и назовут свои сообщения не совсем верно… Но следствию это может оказаться даже на руку: народ поймет, как далеко зашла организованная преступность. Пусть потом дают поправку в следующих номерах. Они и без того пишут столько чепухи, препарируют правду как хотят и используют это в своих интересах. Пусть разок и нам послужат. — Он остановился возле стола и отодвинул бювар; его лицо стало серьезным, почти как перед молитвой, и, продолжая, он не поднял глаз: — Если человек однажды ошибся… С кем не бывает в наши тяжелые времена?.. Это еще не значит, что он преступник. Другое дело, если он вообще ведет антиобщественный образ жизни, если его прошлое… — Кандолин поднял голову, строго, одного за другим, оглядывая присутствующих. — А если бы это было и так — мы не должны исходить из того, что погибший представлял собою при жизни, пусть это был даже самый жалкий алкоголик. Нам следует думать о нем как о человеке. Честно говоря, я не могу отчетливо вспомнить Рейно Асикайнена, но его имя в любом случае связано с нами, в общем, по сути своей он был добропорядочным полицейским.

С минуту все молчали. Потом кто-то осмелился сказать:

— Выкладывался-то он до конца…

— Да, Рейска, конечно…

— И бандитов ненавидел, преследовал их безжалостно.

По мере того как присутствующие освобождались от неловкости, их голоса становились громче. Через несколько минут, как и перед совещанием, разговор плыл по комнате волнами — путаный, торопливый, такой, в котором нельзя ничего разобрать, если не сосредоточиться на словах кого-нибудь одного из говорящих.

Харьюнпяа рисовал в записной книжке черный шар. Ему хотелось спать — главным образом потому, что за время отпуска он отвык от ночных дежурств, но в не меньшей степени и оттого, что он не отвечал за это дело и чувствовал себя в известном смысле посторонним. Он знал, что его участие в расследовании закончится в восемь утра. Кроме того, у Норри тоже было нераскрытое дело об убийстве. Харьюнпяа мельком успел ознакомиться с ним перед началом дежурства и запомнил только, что жертву вытащили из-под лодочного причала в Речном заливе и что на ногах у несчастного были красные шерстяные носки.

— …это заметила нейти[17] Хейккиля, но, безусловно, надо принять во внимание…

— …может быть, и так, но более убедительным кажется…

Харьюнпяа следил за разговором вполуха и втайне даже от себя самого желал, чтобы Пожарное управление сообщило вдруг о каком-нибудь трупе или о бушующем пожаре.

Он начал рисовать второй шар и тут впервые вспомнил Асикайнена — живого; он почти воочию увидел, как Асикайнен стоит, прислонившись к киоску справочного бюро на Александровской улице, смеется, покручивая усы, и рассказывает своему собеседнику:

— …в конце концов я от нее освободился. Последнее, что я об этой бабенке слышал, — будто она кружит по какой-то комнатенке в Лапинлахти и твердит: «Неправда, не может быть…»