Современный греческий детектив

— Чтобы выяснить, каковы результаты последних рентгеновских снимков.

Вид у Даперголаса был побежденный. Догадки Бекаса подтвердились.

— Могу я позвонить? — спросил он.

Он поднял трубку, не дожидаясь разрешения. С трубкой в руке повернулся к врачу:

— Рак?

Тот кивнул.

— Безнадежно?

— Да.

— Когда был поставлен диагноз? Господин прокурор? — сказал он в трубку. — Говорит Бекас. Господин Даперголас спрашивает, когда ему к вам явиться? Завтра в одиннадцать? Я передам. Мое почтение. — Он повесил трубку. — Итак, когда был поставлен диагноз?

— За несколько дней до ее смерти.

— Число помните?

Врач назвал точную дату. Это произошло накануне того дня, когда Дженни Дендрину пришла к Бекасу.

— Вы ей об этом сказали?

— Она потребовала.

— Почему вы до сих пор скрывали это?

— Я не скрывал. Меня никто не спрашивал.

— Я спрашивал.

— Врач не имеет права говорить о болезнях своих пациентов случайным людям. Вы же не представитель правосудия.

— Спросят завтра в одиннадцать, — сказал Бекас уже без прежнего устрашающего выражения.

Старый полицейский был доволен. Он добился своего, и это оказалось гораздо легче, чем он предполагал.

— Могу я задать вопрос? — сказал Даперголас.

— Естественно.

— Откуда вы знаете, что Дженни Дендрину покончила с собой, а не была убита?

Бекас улыбнулся.

— А вот это моя профессиональная тайна.

Полчаса спустя прокурор Каридис выговаривал Бекасу, который, сияя, появился в его кабинете.

— Что за глупости? Ты зачем мне звонил от этого врача? Кто тебе сказал, что я хочу его видеть?

— Он придет сюда завтра в одиннадцать.

— Зачем?

— Он считает, что ты его вызвал.

— Но я, черт бы тебя побрал, его не…

— У него есть что тебе сказать, — с улыбкой перебил прокурора Бекас. — Дженни Дендрину не была убита. Она покончила с собой.

— И это он собирается мне сообщить?

— Ну, не совсем…

Прокурор рассердился.

— Ты что, шутить вздумал?

— Нет, я не шучу, — сказал Бекас. — Даперголас, конечно, не знает, что его пациентка покончила с собой, а если бы и знал — не сказал бы. Но он скажет тебе, что у Дженни Дендрину были мотивы для самоубийства. Именно об этом я тебе утром докладывал. Она была обречена.

И он поведал о том, что произошло в кабинете Даперголаса. Прокурор слушал с недоверием, но и с интересом.

— Когда я приходил к вам утром, это было только гипотезой, а теперь стало фактом.

— Но это не доказывает, что муж не мог ее убить.

— Само по себе — нет. А все факты, вместе взятые? Показания горничной, ложь самой Дженни, ее попытки представить дело не так, как было на самом деле?

— Все это послужит ценным материалом для защиты.

— Ты хочешь сказать, что после всех этих новых фактов все равно передашь дело в суд?

— А ты думал, достаточно твоих слов, чтоб я прикрыл дело?

Бекас не стал спорить. Он понимал: прокурору нелегко вот так вдруг, в несколько минут признать свою ошибку.

— Дело твое. Я сделал все, что мог. И потом…

Он произнес это «и потом» так, будто идея пришла ему в голову только что. А между тем он обдумывал ее всю дорогу, пока ехал во Дворец правосудия.

— И потом, можно при желании добыть более точное доказательство.

— Каким образом?

— Яд. Судебный врач установил, от какого яда наступила смерть?

— Разумеется.

— Откуда у Дендрину яд? Мне трудно это установить. Тебе же достаточно отдать распоряжение проверить все афинские аптеки.

— Думаешь, это легко?

— Нет, но осуществимо. — Бекас поднялся. — Мое почтение, господин прокурор.

Он знал, что победа за ним. Прокурор после первого, психологически вполне объяснимого сопротивления поразмыслит и сделает все, как надо. Недаром он встал и проводил Бекаса до самых дверей. Протягивая ему руку, он спросил:

— А где сейчас эта девчонка? В Афинах или на вилле?

Внутренне Бекас возликовал, но на лице изобразил недоумение.

— Какая девчонка?

— Ну, эта, горничная.

Да, Бекас не ошибся в Каридисе. Теперь тот, без сомнения, вытянет необходимые сведения из Даперголаса и повторно допросит горничную.

Показания горничной вместе с показаниями самого Бекаса послужат для подтверждения правдивости Дендриноса: жена действительно сама пригласила его к себе в два часа ночи. А из показаний врача станут ясны мотивы самоубийства. Пусть место, где покойная приобрела яд, пока не найдено (Бекас не сомневался, что они вскорости найдут ту аптеку), но невиновность Дендриноса все равно можно считать доказанной.

Вечерние сумерки окрасили небо над Афинами в фиолетовый цвет. Бекас бодрым шагом шел по улице Панепистимиу. Он как будто вернулся во времена своей молодости, когда раскрыл свое первое дело. «Хотели провести старого воробья? — думал он. — Не выйдет!»

Отчего же он так радуется? От сознания выполненного долга? Или оттого, что не позволил себя обмануть? Может, его упорство объяснялось не чем иным, как задетым самолюбием? Он остановился посреди тротуара.

— Нет! — произнес он вслух.

Это раньше, в молодости, он был тщеславен и мог сводить счеты. С годами же Бекас понял, что если в его профессии для чего и стоит стараться, так это для того, чтобы  с п р а в е д л и в о с т ь  п о б е д и л а,  а  з л о  б ы л о  н а к а з а н о.

«Да, старею…» — подумал он.