Современный грузинский рассказ

Ночь тянулась бесконечно. На другой день я позвонил, не дожидаясь назначенного часа. Судя по всему, вчерашние жирафы произвели впечатление на Нани. И как только она запомнила их печальные глаза, форму ушей. До жирафов ли мне было, когда я только и мечтал о встрече! Я осторожно попытался назначить свидание. «С удовольствием, — сказала Нани, — только днем я занята, увидимся вечером». Вечером я никак не мог. «Нани, дорогая, — взмолился я, — может, все-таки днем!» — «В таком случае, зачем нам спешить, — сказала она, — отложим нашу встречу до завтра или даже до послезавтра». И вдруг я с ужасом почувствовал, что вечером не хочу встречаться с Нани. И, кажется, она тоже это поняла. Судя по голосу, настроение у нее упало. Но я упорно продолжал твердить: «Давай увидимся днем, ну, выкрои хотя бы часик…»

Больше я Нани не видел. Никогда. По телефону звонил часто, но голос ее, чем больше проходило времени, звучал все глуше, все отдаленнее, пока не умолк совсем…

Я продолжал стоять и смотреть на Нани.

Расшумевшиеся гости дружно пили за хозяйку дома с подчеркнутым уважением, почтением, благоговением… Нани сдержанно улыбалась. В глазах ее мерцал холодный, насмешливый огонек.

Мне уже не хотелось отсюда уходить, и я сделал два шага по направлению к столу.

— Здравствуй, Нани! — сказал я.

Гости кое-как угомонились и вернулись на свои места. Нани взяла со стола пачку сигарет. Спелый Кизиловый и Ванька-Встанька одновременно защелкали своими газовыми зажигалками, услужливо протягивая Нани огонь. Мамия недовольно взглянул на жену и на ретивых кавалеров.

Все молча, пристально смотрели на Нани, как на экран телевизора.

И я тоже…

Глядя на нее, я, между прочим, успел подумать, что явился сюда не самовольно, а по приглашению. И тем не менее никто меня за стол не сажал. Бог с ним, со столом! Меня вообще не замечали. Это оскорбительное пренебрежение так меня взбесило, что, позабыв обо всем, я ринулся к столу.

— Ты что придуриваешься, Мамия? Может, не замечаешь меня! Я целый час тут стою и любуюсь на вас!.. — крикнул я, и голос мой ужаснул меня самого.

Но еще более ужасным оказалось другое.

Я был ошеломлен!

Поражен!

Потрясен до глубины души!

Весьма громкие слова, не правда ли? В таких выражениях мы обычно рисуем свое внутреннее состояние, сильно все преувеличивая: будничным, мелким, житейским дрязгам мы предпочитаем шекспировские страсти. Сознательно или бессознательно каждый из нас стремится к исключительности, неповторимости — мы одолеваемы недугом гордыни.

Потрясающего на даче у Мамии пока ничего не произошло. Напротив, человек, не лишенный юмора, увидел бы здесь много забавного и прекрасно провел бы время.

Как только я кинулся к Мамии, оскорбленный в своих лучших чувствах, застолье вновь смешалось, и все куда-то ринулись с радостными возгласами. По сравнению с нынешним ликованием встреча, оказанная гостями хозяйке дома, могла считаться невыразительной и холодной. Мое взбунтовавшееся самолюбие было удовлетворено с избытком, ибо после долгого и бессмысленного стояния, выпавшего на мою долю, трудно было ожидать такого бурного изъявления чувств.

Но я ошибся!

В мгновение ока гости пронеслись мимо, едва не смяв и не затоптав меня, торопясь кому-то навстречу. Мы с Нани остались одни. Она тоже стояла (я не заметил, когда она встала). Итак, она стояла и улыбалась кому-то, по-видимому, только что прибывшему, так, словно я не стоял между ними, а если и стоял, то был прозрачен, как стекло, или же сама Нани обладала взглядом, способным пронизывать людей насквозь.

Я быстро обернулся. И увидел круглое, гладко выбритое лицо, довольное и счастливо улыбающееся. Наконец рыжий Мамия и его разноцветные гости покончили с рукопожатиями, приветствиями, извинениями, отцепились от вновь прибывшего и, почтительно выстроившись в две шеренги, дали возможность пройти к столу упитанному человеку, искусно скрывавшему лысину зачесанными с затылка желтыми, как яичный желток, волосами.

— Просим к столу, Ваче Платоныч, к столу!

За Желтым Платонычем, преданно виляя хвостами, подобострастно следовали знакомые мне овчарки. Новый гость, судя по всему, был своим человеком в доме. Собак выгнали, они покорно, поджав хвосты, скрылись.

Платоныча посадили на почетное место во главе стола. За столом было просторно, но тем не менее Мамия уступил гостю свое место рядом с хозяйкой дома. Прежде чем сесть, Платоныч поцеловал Нани обе руки. Я не слышал, что он ей при этом говорил, но судя по улыбке, игравшей на ее лице, он нашептывал что-то лестное и приятное.

Мамин незаметно исчез. И тотчас из кухни донесся звон посуды. Хозяин вскоре вернулся с чистым прибором, никому не доверив обслуживание дорогого гостя.

— Сейчас все будет, Платоныч!

Вслед за Мамией появился тщедушный человечек с грустными глазами, костистыми скулами и на удивление тяжелой нижней челюстью. Человечек притащил кучу сухого хвороста и бросил в камин, даже не взглянув в нашу сторону, он стал на колени и принялся раздувать огонь.