Современный румынский детектив

Прежде чем позвонить в дверь, медлю, пытаясь определить, дома хозяин или нет. Так и не определив, звоню — раз, и два, и три. Никакого ответа. Все же у меня впечатление, что дома кто-то есть, потому что изнутри, если прислушаться, доносится музыка. Но это может быть и радио. Подхожу к двери вплотную и прикладываю ухо к щели. Надо бы к замочной скважине, но это значит — нагнуться. Бога ради, я сделал бы и это усилие, но несколько мальчишек глазеют на меня с улицы.

— Ребята, не знаете, есть кто-нибудь дома?

— Я знаю, дяденька, я видел, как он уезжал утром на машине.

— Но может, там еще кто-то есть? Радио играет.

Двое мальчишек бросаются мне на помощь, один инстинктивно делает то, что я намеревался применить как" профессиональный прием": то есть герметически прикладывает ухо к замочной скважине, а другой карабкается на плечи приятелю и пытается что-то разглядеть сквозь круглое матовое окно над дверью. Закончив экспертизу, пацаны возбужденно кричат в один голос:

— Ага, играет!

И принимаются неистово — кто кого переплюнет — звонить и колошматить в дверь кулаками. Двое других, чтобы не отставать от товарищей, подбирают с мостовой мелкие камушки и швыряют ими в окна. Не без труда утихомириваю разгулявшуюся команду. В доме никто не откликается, зато радио в наступившей тишине отчетливо передает шесть сигналов точного времени. Полдень. Я тут же вспоминаю, что у меня с вечера маковой росинки во рту не было и что за углом есть буфет, который, как я заметил, в отличие от выставок и театров, работает даже по понедельникам. К тому же детям не повредит, если я возложу на них одну благородную миссию.

Итак, обосновываюсь в буфете за столиком в полной уверенности, что моя молодая гвардия оповестит меня, если тем временем кто-нибудь войдет в дом к Мирче Рошу. Спокойненько уплетаю порцию сибийского сервелата с двумя булочками, запивая пивом. Никто не тревожит меня оповещением. Расплачиваюсь и, выходя, сталкиваюсь лицом к лицу, а лучше сказать — к шелковистой бороде, с художником.

— Я так и подумал, что это вы, когда мне ребята сказали. Они и про радио сказали, которое вас с толку сбило. Всегда забываю выключить. Утром слушаю музыку, известия, потом иду в ванную и…

— Можете не оправдываться! Лишь бы краны и газ не забывали.

— Я в вашем распоряжении. Зайдемте ко мне?

— Ну, раз уж мы встретились здесь, может быть, наоборот, если у вас нет каких-то неотложных дел, поедемте со мной?

Мне это кажется или он побледнел? Потом я соображаю, что выразился несколько двусмысленно.

— Я хочу сказать… Ваша машина на ходу?

— Да, конечно. Стоит там, перед домом.

— Тогда, может быть, мы прокатимся немного по шоссе?

— Пожалуйста, с удовольствием…

Я чувствую, что он в некотором смущении. Кто знает, не грозит ли мне второй раз за утро опасность аварии, тем более что я снова, как и с Паулом Чернеску, буду сидеть на" месте смертника"?!

Едем. С удовлетворением отмечаю, что масштабы беспокойства Мирчи Рошу не толкают его на превышение законной скорости. Он, без сомнения, озабочен, если не сказать больше, но не игнорирует светофоры и ведет машину четко и уверенно. Я поглядываю на него искоса. Красивая борода! И черная! Не эта ли борода осталась в памяти импресарио Попеску? Так или иначе, но это та самая борода, которая утверждает, что она сидела на эстрадном ревю в Констанце за спиной товарища недопустимых габаритов, по каковой причине почти ничего из представления не разглядела, в то время как ее приятель с полным удовольствием наслаждался зрелищем совсем в другом конце Дворца спорта…

Мы еще не доехали до площади Виктории, как я прошу Мирчу Рошу остановиться на платной стоянке.

— Вы знаете, я раздумал. Дальше не поедем. Зато у меня к вам другая просьба, и мне бы хотелось, чтобы вы выполнили ее беспрекословно. Она, так сказать, деликатного свойства, поэтому я вас попрошу не задавать никаких вопросов, даже если некоторые вещи покажутся вам странными.

Он отвечает не сразу. Такое впечатление, что он подавляет вздох, затем решается:

— Я слушаю вас внимательно, сделаю все, что надо, и не буду просить объяснений.

— Сейчас у нас двенадцать пятьдесят, скажем — час. С этой минуты и до восьми часов завтрашнего утра вы должны предоставить в мое распоряжение вашу машину и ваш дом,

— То есть как?.. — заикаясь, переспрашивает Мирча Рошу.

— То есть, — отвечаю терпеливо, не напоминая об обещании ни о чем не спрашивать, — вы даете мне ключ от дома, выходите из машины, уступаете мне место за рулем, даете ключ зажигания и права, потом я вас отвожу, куда желаете, с условием, чтобы вы все это время находились как можно дальше от собственного дома. Если вам негде переночевать, могу уступить свою квартиру.

— То есть вы хотите сказать, что… — говорит художник, чей словарный запас растаял на глазах.