Современный румынский детектив

Пока он выбирается из-за кустов, я пошатываюсь и снова отступаю на середину прогалины. А почувствовав его рядом, со стоном прошу:

— Доктор… голова как в огне… Потрогайте, доктор! Последние слова произношу несколько громче, чем надо.

Доктор повинуется. В тот же миг нас со всех сторон охватывает мягкое голубоватое сияние, как свет звездной сентябрьской ночи. Отличные фильтры на фонарях у наших ребят! В следующую долю секунды одновременно происходят следующие события.

Тебейка вопит, как раненый зверь.

Со стороны пляжа ударяют четыре ослепительных струи света.

Женщины визжат,

Паул Чернеску отдергивает руку и интересуется:

— Какого черта? Что все это значит?

Затем Тебейка, удерживаемый Марчелом Константином, рвется к Паулу Чернеску, крича без всяких экивоков:

— Это он художника кокнул! Я его узнал! Вот на этом самом месте!

Минута всеобщей паники. Актеры и зрители перемешиваются, как на новомодных спектаклях. Эффект моей маленькой инсценировки превзошел все ожидания. Если кто и сохраняет сейчас самообладание, так это Паул Чернеску. И потому я уверенно кладу руку ему на плечо.

— Паул Чернеску, вы арестованы по обвинению в предумышленном убийстве Дана Сократе и в покушении на жизнь Адрианы Василиу.

У доктора изумленный вид человека, который не понимает, что происходит. И я ему верю. А следовательно, вынужден пояснить:

— Вас видели на месте преступления, доктор. Все шло точно по вашему плану, но вас видели. И, как вы сейчас убедились, свидетель вас узнал.

На лице Паула Чернеску изумление переходит в полнейшую оторопь, и у меня опять все основания считать ее искренней. Затем, по мере того как до его сознания доходит смысл происходящего, оторопь сменяется негодованием, а вот уж это позвольте мне считать игрой, хотя должен признать, что играет он отлично. Все остальные, естественно, замерли вокруг нас, как изваяния. Дождь стекает по их лицам в свете прожекторов, так вовремя поданных майором Исайей.

— Послушайте, Бребенел, это шутка дурного вкуса. Я протестую…

— Это ваше право.

— Но это же абсурд, господи боже ты мой! Даже если бы я убил и даже если бы при этом кто-то присутствовал, как вы изображаете, то что бы он мог увидеть в темноте? И потом, какого черта мне его убивать, скажите на милость?

Наступает звездный час моего монолога. Но я прибегну к новаторскому приему: разобью его на диалоги. Для начала — неожиданный жест: снимаю плащ и набрасываю его на плечи Виорике. Больше ни к чему прикидываться больным. Затем идет мой текст:

— Гражданка Атена Пашкану, я спрашивал вас в начале следствия, не было ли у вашего брата года два назад каких-то очень крупных расходов. Тогда вы ответили мне, что ничего не знаете. Вы и сейчас утверждаете то же?

Сестра убитого делает шаг вперед. Наконец-то она по — настоящему взволнована: кусает губы и долго мнется, прежде чем заговорить.

— Я… я не представляла… разве я могла подумать… Паул лечил Джордже… моего сына, и…

— Пора рассказать все. Этот человек — убийца вашего брата.

— В прошлом году, в январе, Дан одолжил ему девяносто тысяч, почти все свои деньги. Я узнала об этом задним числом, и Дан попросил меня: никому ни слова. Он сказал, что Паула кто-то шантажирует и что поэтому надо молчать. Потом прошло какое-то время, и Дан сказал, что деньги ему возвращены. Я знала, что это неправда, что он просто хочет меня успокоить… и потом, Паул лечил моего сына, обещал устроить его в специальный санаторий, у меня вся надежда была на него… и я постаралась на все закрыть глаза.

Оборачиваюсь к Паулу Чернеску.

— Тот человек, которого я у вас встретил, — это и есть шантажист, я точно знаю. Чем же он вас шантажирует? Вы ведь отдаете ему все, что зарабатьюаете, так?

Доктор молчит.

— Что ж, — заключаю я. — Это все равно выяснится. Непреднамеренное убийство или что-нибудь в этом роде — принципиального значения сейчас не имеет.

— И ничего не доказывает! — взрывается Чернеску.

— Ничего, кроме того, что у вас был мотив для преступления.

Теперь очередь Тебейки, которого крепко держат ручищи

Марчела Константина.

— Говори, Тебейка, смелей.

Нет, этот тип совсем не глуп. Он быстро понял ситуацию и не заставляет просить себя дважды:

— Откуда начинать?

— Опустим предысторию, публику это не интересует. Начинай с выхода из тюрьмы.

— Я перво — наперво разыскал художника, чтобы забрать у него драгоценности. Я думал так: "Я себя вел хорошо, на следствии тебя не выдал, так будь же и ты джентльменом". Шутка сказать, пятнадцать лет! Если бы меня не грела мысль, что на воле меня ждет товар…

— Для твоего душевного спокойствия должен сообщить, что драгоценности с сегодняшнего утра в надежном месте, в Констанце, в сейфе милиции. Но я тебе не соврал: художник закопал их точно на этом месте… Ну, дальше!