Современный румынский детектив

Она вышла, а я запер машину и побежал следом. Догнав ее, я заложил руки в карманы, засвистел и запрыгал на одной ножке. Все еще шел снег. Мой свист отражался хрустальным эхом, и мне вдруг захотелось кричать от радости, гикать, шуметь: божественная лира тоже издает иногда тупое блеяние.

Она занимала квартиру на верхнем этаже высокого здания, и мы долго поднимались по бесконечной полутемной лестнице. Мне вдруг взбрела в голову шальная мысль: как она себя поведет, если ущипнуть ее сзади?

Убранство квартиры являло счастливое сочетание изысканности и практичности. Дорогая мебель, китайские вазы, бухарские и персидские ковры, несколько полотен кисти Лукиана и Тоницы, среди которых затесались, диссонируя с цветами и ангелочками, странные гравюры в манере Мегенберга или Грюнпека, изображавшие монстров, бесов и безобразные безголовые существа. Вдоль всех стен стояли шкафы, заполненные книгами. Кроме того, имелся полный набор бытовой техники, отражающий последние достижения в этой области. Я не заметил ничего лишнего — ни дорогих безделушек, ни статуэток, ни сувениров. Вся обстановка говорила о строгом вкусе хозяйки. Можно было подумать, что здесь живет мужчина, если бы в воздухе не витал несомненно женский аромат. Когда-нибудь я сумею наконец понять, отчего ее кожа пахнет одновременно духами, книгами и табаком.

— Извини, пожалуйста. Пока я переодеваюсь, ты можешь сам сделать кофе. В кухне есть все необходимое.

Она оставила меня одного в огромной комнате, которая могла служить и столовой, и библиотекой, и гостиной, и даже студией. Вещей здесь было много, но они не создавали впечатления восточного базара.

Я приподнял уголок оконной гардины — поражающего размерами гобелена с изображением жертвоприношения Ифиге — нии. Крыши окрестных домов — старинных кокетливых особнячков — напоминали белых медведей, спящих на бескрайней льдине.

— Я была уверена, что ты бездельничаешь! Весной, глядя в это окно, лучше понимаешь строки: "Окутан нежной дымкой сад…"

"…и в путь пустились муравьи. И трубы больше не дымят, и вновь поют нам соловьи", — продолжил я.

— Чудесно! — обрадовалась она, хлопая в ладоши. Именно эти стихи и должны были приходить ей в голову,

когда она любовалась пейзажем из своего окна. Простое домашнее платье, пожалуй, даже прибавило ей очарования. Большинство женщин любят рассказывать о себе (конечно, в разумных пределах); я подумал, что и она поведет себя так же.

— Чем ты занимаешься?

— Главным образом кинокритикой.

— Может, — внезапно осенило меня, — ты Серена Сариван? Она улыбнулась и ничего не ответила. Но через какое — то

время, думая, что я лишился дара речи, решила меня подбодрить:

— Ты удивлен? Может, я не соответствую тому представлению, которое у тебя сложилось?

— У меня не было сложившегося представления ни о том, как ты выглядишь, ни о твоем характере. Я считал тебя начинающим циником.

— А теперь твое мнение изменилось?

— Да. Теперь я считаю тебя зрелым циником.

— Ты упустил удобный момент для комплимента, — Серена сделала кислую мину. — Я иду готовить тебе кофе.

Когда я узнал, кто она, то резко изменил свое мнение о ней. Ведь при поверхностном суждении она производила впечатление играющей в загадочность, капризной, избалованной и нахальной кошечки, скорее всего глупенькой. Но Серена Сариван просто не могла быть глупенькой.

Я пошел за ней в маленькую уютную кухню, охваченный непреодолимым искушением смотреть на нее не отводя глаз, как смотрят дети и мужчины на пирожное — вожделенное лакомство после воскресного обеда (особенно если нет футбола). Я сел на стул и начал зондировать почву.

— Нет ли у тебя фотоаппарата со вспышкой?

— Конечно, есть.

— Одолжи мне его до завтра, будь добра.

— А если не одолжу, ты прибегнешь к тому же методу, который использовал с автомобилем?

— В случае с автомашиной меня вынудили обстоятельства.

— Обстоятельства! Какие же именно обстоятельства?

Я выпрямился, закурил и принял серьезный вид.

— Сегодня вечером в доме Алботяну я находился в командировке. Честно говоря, фактически я и сейчас в командировке. Только теперь мне захотелось одним выстрелом убить двух зайцев.

Обернувшись, она испепелила меня взглядом:

— И один из этих несчастных зайцев — я?

— А разве ты против?

Она не ответила. Доставая кофемолку, повернулась ко мне спиной, и лицо ее заметно покраснело. Золотистый пушок на руках сердито встопорщился, и колдовское очарование рассеялось.

— Зачем тебе фотоаппарат?

— Хочу сделать несколько порнографических снимков.

— Пожалуйста, без шуток.

— Я говорю самым серьезным образом.

— Разве ты можешь быть серьезным? До сих пор не замечала. Видимо, ты страдаешь инфантильностью.

Я помотал головой. Чудесно пахло свежим кофе, сваренным в старинном медном кофейнике, которым наверняка пользовалась еще ее бабушка. Изящная чашечка из тонкого саксонского фарфора казалась естественным продолжением руки Серены — стебля, несущего драгоценный груз едва распустившегося бутона.

Я посмотрел на часы. Опутавшие меня чары развеялись. Несколькими глотками я выпил кофе и собрался уходить.

— Который час?

— Половина двенадцатого.