Современный румынский детектив

— Тогда принеси его и не мешай мне читать. Густые усы Клары оскорбленно задрожали:

— Корбан, я тепе коворить, что ты есть мужлан? — Да. Постоянно говоришь.

— Румынский мужлан! — покрутила носом Клара, наливая дымящийся кофе. — За столько лет мог и ты научиться от меня кароший манир!..

— Кароший манир, кароший манир! — передразнил ее Корбан. — За столько лет и ваша милость могла бы научиться у меня хорошо говорить по — румынски.

— С тем, кто меня не уважает, я говорю так, как он заслуживает! — сквозь зубы прошипела Клара, от обиды забыв исковеркать слова, однако, быстро спохватившись, добавила: — Ты не заслушивать запоты от меня! Показать бы тепе, как себе вел герр Кюблер!

Покачивая головой, муж снова улыбнулся. Герр Кюблер был всего — навсего Гансом Мустшнером, ординарцем немецкого офицера. Клара — тогда юная и неопытная фройляйн Кюблер — прожила с ним едва ли неделю, достаточно тем не менее, с ее точки зрения, чтобы возвести его в ранг герра Кюблера. Это был посмертный памятник бедному Гансу, мимоходом бросившему перед отправкой на Восточный фронт обещание жениться…

Телефонный звонок вернул обоих в настоящее время. Жестом королевы, поднимающей скипетр, Клара сняла трубку,

— Да, резиденция Кюблеров! Да, как раз!.. Удивительно!.. Чудесно! (нем.}

На лице Клары читалось глубочайшее удовлетворение. С дымящейся курительной трубкой в одной руке и телефонной — в другой, она гримасничала перед зеркалом, восхищенная тем, что слышала по телефону.

— Герр Тесак хочет с тобой говорить. — Она с сожалением оторвалась от аппарата.

— Восхитительный молодой человек! (нем.}

— Совсем в уме повредилась мадам, — заключил Корбан, — Кем ты себя воображаешь, старая кокетка? Царицей Савской?

— Мужчина может делать женщине комплименты, даже если он вынужден лгать! (нем.) — пространно высказалась фрау Клара, выпуская в лицо мужу целую тучу дыма. — Румынский мужик, вот ты кто!

Корбан кашлянул и поднял скипетр королевы, отрекшейся от престола из-за того, что не сумела никого поднять до своего уровня.

— Доброе утро, Матей.

— Смерть от отравления свинцом, товарищ майор. Вам придется приехать, я уже выслал за вами машину. А теперь информация другого порядка: поздравляю вас с Новым годом и благодарю за открытку.

— Не за что. Выезжаю!

Он положил трубку на рычаг и отщипнул листик с львиного зева, произраставшего в горшке. От его поборов бедный лев давно стал щербатым. Корбан повернулся к жене:

— Домой обедать не приеду. Поем в городе.

— Ты путешь жевать листья! — напророчила Клара с набитым ртом.

Бирлибонц длинно зевнул, так что у него затрещало за ушами, прыгнул на подоконник, решил было подождать появления ожившей от тепла мухи, но потом торжественно, как сенатор, оскорбленный в разгар заседания, удалился в темноту, под кресло, покрытое до самого паркета чехлом из желтого бархата. Перед домом номер 7 по улице Лаокоон послышался сигнал автомобиля.

— Если кто-нибудь позвонит, я вернусь поздно вечером, — отдавал распоряжения Корбан.

На нем было элегантное пальто из верблюжьей шерсти — подарок, купленный самому себе в Каире во время последнего конгресса Интерпола. Приподняв прощальным жестом шляпу, он вышел из комнаты.

— Женщина?? А я — мадам в борделе? — завопила ему вслед Клара.

Частенько и раньше у фрау Клары возникали подозрения, что у него есть другая женщина, что он воплощенная распущенность, лицемер, ведущий двойную жизнь. Однако с некоторых пор ее тяга к порядочности гипертрофировалась. Это означало, что фрау стареет на глазах.

Стояла кромешная тьма; с озера Бэняса, видневшегося в конце улицы, поднимался плотный туман. Корбан шел через сад. Плакучие ивы наводили тоску своим унылым видом, а плодовые деревья и кусты роз, закутанные в пластиковые чехлы, приобрели сходство с надгробными памятниками. Просвечивающие пустотой шпалеры для винограда напоминали чистые нотные линейки перед современным Боккерини во время кризиса творческого вдохновения. Железная калитка сердито скрипнула, словно понимая досаду хозяина, для которого выход на улицу означает включение в сценическое действие.

Тепло в машине приятно расслабило его.

— Здравия желаю! — хмуро шепнул шофер и резко рванул машину с места.

— Как здоровье, Симион?

Шофер простонал со вздохом. Только патрон и называл его по имени, все остальные давно позабыли, как по — настоящему зовут Симиона Бордя, им хватало прозвища (по словцу, которым он часто пользовался) — Чуток. Внешне Чуток поразительно походил на античного Силена, порвавшего со своим беспутным окружением и ставшего отшельником. С возрастом и от язвы он все заметнее уменьшался в размерах, словно ткань, севшая после стирки, и постепенно стал крошечным человечком, оправдывая свое прозвище.

Доехав до конца шоссе Стрэулешть, машина круто свернула вправо по бульвару Полиграфии. Разноцветные огни Дома" Скынтейи" выплыли из ночи, как гигантский трансатлантический лайнер. Золотистый свет фонарей, пробивавшийся сквозь густеющий туман, создавал впечатление, что находишься внутри подлодки, погруженной в море мамалыги.

— Симион, ведь ты выпил на Новый год?