Сожгите наши тела

Фален. Видимо, там и находится ферма Фэрхейвен. Туда мне и надо.

– Я постараюсь, – говорю я. Это наполовину правда. Я собираюсь попросить бабушку, чтобы она дала обещание, чтобы поклялась, что будет меня ждать, но тут за спиной у меня скрежещут тормоза и хлопает дверь машины. Двигатель продолжает тарахтеть, и в будку просачивается запах бензина.

– Какого черта ты делаешь?

Четыре

Я застываю. Мамин голос разрезает горячий воздух и впивается мне между лопаток. Она должна быть на работе, севернее школы, на другом конце города.

– Марго? – окликает бабушка в трубке, но я не отвечаю. По коже пробегают мурашки, и мне становится трудно дышать. Продолжая прижимать трубку к уху, я стискиваю провод в кулаке и оборачиваюсь.

Мама стоит на тротуаре перед припаркованной машиной. Руки в карманах рабочих брюк, голова чуть наклонена. Меня начинает трясти от ужаса. Она слишком расслаблена. Верный знак, что дела у меня хуже некуда.

Солги, говорю я себе. Солги и извинись первая, пока она не потребовала извинений. Если я сама выдерну чеку, взрыв будет не таким разрушительным.

– А я как раз звоню тебе на работу, – говорю я. Ее не было в офисе, она не узнает, что это неправда. – Хотела спросить, не принести ли тебе обед, но…

– Дай сюда.

Она протягивает руку. Бабушка молчит, в трубке слышно только ее дыхание. Она тоже ждет.

– Там уже автоответчик…

Но мама просто говорит:

– Трубку.

И от одного этого слова меня отбрасывает в сторону быстрее, чем я успеваю сообразить, что вообще пошевелилась. Мама подходит к телефону, и я протягиваю ей трубку.

Она не говорит ни слова. Просто смотрит на полку, на Библию, которую я выкупила у Фрэнка. На фотографию Фэрхейвена с подписью.

Она знает. Она не может не понимать, кому я позвонила, что я сделала. И все-таки она прикладывает трубку к уху и спрашивает: «Кто это?», словно надеется, что ошиблась.

Но она не ошиблась. Должно быть, бабушка что-то говорит, потому что у меня на глазах мама вдруг превращается в меня. Взгляд становится затравленным, поза – неуверенной; она вжимает голову в плечи и обхватывает живот рукой. Это я. Это то, чему она меня научила: защищаться и прятаться.

Такой матерью ее сделала Вера. В глазах мамы мелькает сочувствие, узнавание. Она понимает. Понимает, каково мне приходится, и все равно делает это со мной.

– Нет, – наконец говорит она в трубку. Ее голос слегка дрожит. – Я не могу.

Происходит нечто странное. Я не должна наблюдать эту сцену. Но я не могу отвести взгляд, потому что мне приходилось видеть маму в гневе и в страхе, с огнем между пальцев и с улыбкой на лице, но я никогда не видела ее такой. До этой минуты она для всех была незнакомкой. Даже для меня.

Пауза. Бабушка что-то говорит. Мама отворачивается к стене. Мне видно, как она сжимает кулаки, впиваясь ногтями в кожу.

– Нет, – говорит она снова. – Я еще тогда сказала, что не вернусь, и обсуждать тут нечего.

Бабушка что-то коротко спрашивает, и мама мотает головой.

– Нет, – говорит она. – Ни за что. – Ее голос крепнет. Она готова стоять на своем. И если у нее получится, я никогда не увижу бабушку, никогда не пройду по мосту, который мы только что построили. Голос Веры становится громче, но я не могу разобрать слов. Если как следует прислушаться, если сильно-сильно захотеть, то можно предположить, что она произносит мое имя. «Приезжай, Марго, – говорит она. – Возвращайся домой».

Мама отнимает трубку от уха. Секунду мы с ней стоим неподвижно, затаив дыхание, но вот она вешает трубку с такой силой, что та слетает с крюка и повисает на проводе, покачиваясь взад-вперед.

– Эй, – говорю я как можно мягче, но мама резко поворачивается, хлестнув меня по щеке кончиками волос, и я торопливо отступаю под палящее солнце.

– Зачем ты это сделала? – выкрикивает она, вся красная от злости – только шрам выделяется белой полосой. За ее спиной поблескивает на солнце Библия. – Ты была у Фрэнка? Рылась в моих вещах? Я же запретила ходить туда без меня, Марго. Я же говорила.

– Что говорила? – Эту ссору определенно нужно будет записать. – Ты ничего не говорила.

– Нет, говорила.

– Так же, как говорила про нее? – Я киваю на телефон. – Как говорила про Фален?

Она вздрагивает. Разумеется, ей знакомо это название. Это место, от которого мы бежали всю мою жизнь.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь. – Ее губы изгибаются в почти что зверином оскале, и, будь я умнее, я бы испугалась. – Даже не представляешь, Марго. Думаешь, поговорила с ней полминуты и теперь имеешь право поливать меня дерьмом?

– За то, что ты мне лгала? Да, имею. – Из груди рвется вопрос, который я хотела задать с того самого дня, когда написала в блокноте нашу фамилию. – Почему ты не рассказывала, что у меня есть бабушка?

– Я не собираюсь обсуждать это здесь. – Она приглаживает рубашку, заправляет волосы за ухо. – Я не буду ругаться с тобой посреди улицы.

Она пытается закрыться, но я ей этого не позволю. Вокруг ни души, горячий воздух дрожит над пустым тротуаром. Я слишком долго терпела. Вплоть до сегодняшнего дня, когда услышала, как бабушка называет меня по имени.