Сожжение

Физрук шлепает тарелку с послеобеденными сластями на стол и хватает пульт. На звук появляется жена из кухни:

– Что случилось?

Физрук подносит палец к губам и прибавляет громкости, пока звук не заполняет всю комнату. Физрук наклоняется вперед и почти прилипает к экрану. А там повторяют и повторяют все тот же сюжет: в окружении полисменов и репортеров – это лицо, эта плохо заплетенная коса, шрам на подбородке – приметы человека, которого он, Физрук, знает – или знал. Девушка держится рукой за поясницу, как пожилая дама, у которой спина болит. У Физрука усы чуть не падают с лица.

– Ты посмотри на это, – шепчет он жене. – Только посмотри.

– Ты ее знаешь? – спрашивает жена. – Откуда?

– Эта молодая женщина двадцати двух лет, – выкрикивает репортер посреди улицы, и любопытные прохожие лезут в кадр, – была арестована в трущобном районе, где я сейчас нахожусь. Да, район Колабаган, верно, трущобы Колабаган рядом со станцией Колабаган, где шесть дней назад произошло нападение на поезд и погибли сто двенадцать человек. В этом нападении, как теперь нам известно…

Физрук нажимает кнопку, канал меняется. Снова появляется Дживан, камера берет лицо крупным планом.

– Эта мусульманка обвиняется в помощи террористам, спланировавшим это чудовищное нападение…

– Она обвиняется в очень серьезных преступлениях против государства и в подрывной деятельности, что весьма необычно…

– Она, предположительно, вступила в контакт в соцсети с известным вербовщиком террористической организации…

Физрук нажимает кнопку, и снова меняется канал.

– Откуда в ее сердце столько ненависти к ее родной стране? К нам присоединяется профессор социологии Пракаш Мехра для разговора об отчужденной молодости и о том, как интернет…

Физрук смотрит во все глаза. Смотрит все до последнего кадра и слушает все комментарии. На улице завывают автомобильные сигналы.

* * *

Не так уж давно Дживан у него училась. Сначала она была одной из бесплатных учениц, как их бестактно называли, и понятия не имела о том, что такое баскетбол. Но правила игры просты и понятны, играла она энергично, ноги не скованны, руки свободны, успевала даже смеяться. Остальных она пугала. Агрессивная игра «кабадди» [4] шла у нее естественно, и, наверное, только она из всех учениц была разочарована, когда он предложил им более мягкую игру с мячом – «вышибалы».

По той ярости, с которой она играла, по тому, как реагировала на похвалы, улыбаясь сомкнутыми губами, Физрук понял, что ей эти занятия нужны куда больше, чем другим девочкам. И он прощал ей грязную юбку и старые туфли. Однажды, когда она упала в обморок на жаркой площадке, он воспользовался этой возможностью и предложил ей банан. После этого он время от времени скармливал ей сэндвич или яблоко из своего ланча. Как-то раз это был пакет чипсов. Он подозревал, что она недоедает. И не мог допустить, чтобы его лучшая ученица свалилась с болезнью. Он уже наметил ее на церемониальный школьный парад, планировал тренировать для баскетбола или даже футбола на городском уровне. Она может вырасти спортсменкой, как он сам. Ни разу до Дживан ему еще не попадались ученики столь в этом смысле перспективные.

Но после экзаменов, в десятом классе, она ушла из школы. Он так и не узнал, почему. Понимал, что тут мог быть вопрос с платой за учение. Но она ему ничего не объяснила и ни разу не дала понять, что видит, как он ее поддерживает. Мелочь, но он был задет.

Мелочь ли?

Когда он об этом думает, вспыхивает старая злость. Он-то начал думать о ней как об ученице, но она не считала его наставником. Считала, возможно, не более чем периодическим источником бесплатной еды. Обдурила она его.

Телевизор продолжает работать, безразличный к усталости своего зрителя.

– Что же такое произошло, что обычная молодая женщина по имени Дживан стала террористкой? Что заставило ее ступить на путь антинародной деятельности, привело в террористическую группу, в антиправительственный заговор? После перерыва…

Он не может поверить, что она все это сделала.

Нервы гудят. В его жизни ничего не изменилось, и все же близость катастрофы подстегивает, как электричество.

Теперь он понимает: было в Дживан что-то не то все это время. Какое-то отклонение. Иначе бы она никогда не ушла, не сказав ему, учителю, который о ней заботился, ни до свидания, ни спасибо.

· Дживан ·

Утром, когда нас разбудила мадам Ума – главная надзирательница женской тюрьмы, – я вижу во дворе Яшви. Ту самую Яшви, которая ограбила десять или двенадцать домов. В одном из них она так крепко связала старика, что он задохнулся. Но она славная девушка и всегда улыбается. И одета в веселенький желтый шальвар-камиз [5].

Яшви качает для меня насос колонки, подпрыгивая и пото'м налегая всем весом на рычаг, – и вода камнем падает в мои подставленные ладони. Этой холодной водой, добытой из-под земли, с минеральным вкусом, я умываюсь.