Сожженная рукопись

«В тайге по другим приметам надо ходить», – поучал нас добрый Алексей Иванович. И, чтобы ещё раз нас удивить, он завёл нас в заброшенный посёлок леспромхоза. Пути к нему уже заросли. Странно было видеть жилища, магазин, клуб, правление, но без людей. Стояла необычная тишина, но не мёртвая. Собачка Алексея Ивановича вела себя необычно: к чему-то прислушивалась, вздрагивала, оглядывалась, думала. Она, должно быть, слышала угасшее поселение, лаяла на невидимых существ, а то вдруг испуганно замолкала, отходила.

Конечная точка судьбы и пути

Но вернёмся же к нашим беглецам. Следующий привал сделали у вывернутого дерева. Корневище возвышалось над маленькими притихшими странниками. Доедали припасы Бледного молча. В пустую бутылку набрали ключевой воды. Язык почему-то не поворачивался для разговоров. А мудрая природа будто наблюдала за пришельцами и всё понимала. Братишки чего-то побаивались. Дорожка постепенно сузилась в тропу, она уводила из богатырского леса. Здесь деревья были другие – может быть ещё молодые, но чахлые.

Из него хотелось скорее выйти. Тропа плутала и завела к лесной речке. Поток на переправе сужался. Вода здесь крутила и бурлила. Но глыбы гранита, покрытые скользкой тиной, выставлялись, чтобы дать возможность её перейти. Три прыжка с камня на камень, и ты на том берегу. Но если соскользнешь, да башкой – об камень, вода закрутит и унесёт. Но ведь все тут ходят, раз тропа протоптана. Бледный, Онь-ка и Сёмка стояли уже на том берегу. Только Братишки, как перед смертью, топтались на месте. Онька несколько раз переходил туда и обратно, прыгая с камня на камень, показывая, как это легко, не понимая их упрямства.

Пахан, отвернувшись в другую сторону, о чем-то думал. Он понимал: природа не пускает городских паразитов. Они смелые перед слабым – забьют лежачего, но перед силой, трусливы. Всё же Братишки насмелились, но лишь после того, как пацаны приволокли и бросили на опасном месте мощную сушину.

Тропа ещё некоторое время уверенно бежала куда надо, но вскоре раздвоилась. По какой идти, однако, было понятно: прошёл паровоз и слышен был его шум. Но постепенно «правильная» дорожка заводила их в худой чахлый лес. А ноги проваливались в сырую прогнившую листву. Но путники всё шли и шли. Тропинка давно стала еле заметна. А они всё шли в том направлении, надеясь вот-вот выйти к злосчастной железной дороге. Погода менялась, зарядил типичный уральский дождь на неделю. Не дождь – сплошной туман из невидимых капель. Он мочит незаметно, но до нитки. Темнело быстро. Дальше идти бессмысленно и опасно, пришлось табориться. Братишки стояли неподвижно, вода стекала с испуганных лиц, будь они одни, умерли бы, не пошевелясь. Но драгоценный баульчик не выпускали из рук, нося его по очереди. Зажечь бы костёр, да нечем – всё промокло, лес чахлый, сухарь мокрый.

Случайно или нет, в портфеле оказались непромокаемые спички, и на растопку – сухое бельё Бледного. Впервые для доброго дела сгодился и нож-топор Быка.

Дождь моросил, а костёр разгорался. Огонь ещё не дал жару, но стало как-то теплее. Зашевелились Братишки, подставляя себя к огню. Оторваться от костра боязно, ничего не видно. Пацаны на ощупь ломали и рубили ветки. В сырости горит лишь большой костёр. Возле огневища наконец стало сухо и даже весело. У каждого в руках появилась кедровая шишка из волшебного портфеля пахана. Огонь уже съедал и мокрые тонкие стволы. Оказалось, что можно спать и сидя. Сон мягко охватывал со всех сторон, показывая виденье. Тело плавно падало, но, наткнувшись на какой-то предел, вздрагивало, вырываясь из пелены сна. И так без конца. Но костёр догорал, тёмный лес пугал, и пацаны снова шли за топливом.

Весь следующий день ушёл на поиски выхода из чахлого леса. И даже та тропинка, ведущая обратно к лесной тропинке, не находилась. Выйти из заколдованного места не удавалось. Они прислушивались, но даже и шума паровоза не было слышно.

Настала ночь, костёр повторился. Дождь по-прежнему стоял стеной тумана. Братишки обронили где-то свой баульчик и даже не вспоминали о нём. Но на их рожах, кроме страха, теперь появилась хитрая гримаса. Они чем-то донимали пахана, но тот не менял своего обычного поведения. Пацаны набегались больше всех у костра, и усталость пудовой гирей прижимала к земле. Онька уже видел сон, а какое-то зловеще слово, смысл которого он ещё не понял, заставило проснуться. Не меняя позы, дремал, а голова испуганно думала. Догадка, как холодная вода окатила его изнутри. «Одну овечку надо съесть», – повторяла память. Позже Андрей узнал, что это был обычный приём 'yрок – брать в дорогу вместо продуктов пацана. Ходячее мясо для шашлыка. Бледный молчал, не отвечая ни «да», ни «нет».