Сожженная рукопись

«Спря-яшиваешь», – ломая язык, всё ещё весело и зло ответил Летчик, чуть приподняв левую руку, из рукава которой торчала рукоятка.

«И у меня есть», – Андрей потянул ремешок карманных часов, вместо них появилась ребристая рукоятка. Отпустил ремешок, и финка скользнула на место.

«Колемся, кто кого», – голос перехватило, внутри всё прыгало. Оба замерли. Одно движение, и схватки не миновать. Но Лётчик отпрянул, в неподвижном лице его промелькнул испуг.

«Или рвёшь чалки», – выдохнул Андрей.

«Ладно, ладно, – закивал Лётчик. Но, опомнившись, просящим голосом вымолвил: – А ты не продашь?» Спасши свою жизнь, он выпрашивал теперь и честь.

«Могила», – беззлобно заверил Андрей. Повернулся, чтоб выдернуть швабру.

«Ударь его в спину», – приказывал себе Лётчик. Но ноги его дрожали, руки бессильно висели. Он был подл, но труслив.

Андрей словно чувствовал всё это. Закрывая дверь, добавил: «А если что не так, ещё раз столкнёмся, при всех».

Он не шёл, а летел, тяжесть свалилась, мышцы радовались. А Лётчик, уже непохожий на себя, выходил из уборной. Его как будто ударили, и он всё ещё был в нокауте. Подскочив к нему, ему что-то говорил один из дружков. А он, видимо, не слышал, двигаясь, как слепой. Его всё ещё терзал страх. Дружки как-то враз потеряли к нему интерес. А он не пошёл на обед, не пошёл и на ужин. Его донимала «медвежья болезнь». Хезник стал его камерой.

Отошли от него корешки. Повеситься бы ему. Но он помнил условие: «Рвёшь чалки». Это был почётный конец.

Ночью втайне от всех пробрался он на монастырскую стену и с помощью проволоки спускался на ту сторону. Окрик «Стой!» и предупредительный выстрел не остановили его, – он отдал свою волю. Сорвавшись с середины стены, хромая, торопливо уходил. Ему оставалось шагнуть два шага, чтобы скрыться. Но, видимо, возмездие, которое должно было случиться, свершилось сейчас, здесь, на Земле. Выстрел в темноту наугад оказался точным.

ЧП в колонии – попытка побега. Подняли и построили все отряды. Обнаженный крепкий торс Лётчика был чуть-чуть замазан кровью. Казалось, он живой, и ему холодно лежать на каменном полу. Лекарь пытался зачем-то перевязать мёртвого. Бинт, обмотанный вокруг груди, спадывал. Охранник, глядя на результаты своего труда, перетаптывался с ноги на ногу. Значок «Ворошиловский стрелок», подвешенный мелкими цепочками к его груди, трясся, как от страха. Колонистов не отпускали, труп не убирали. Видимо для назидания. «Знайте, преступники, побегушник – всегда мертвяк». Приём устрашения действовал.

Никто, кроме Семёна так и не узнал истиной причины побега Лётчика. За высокие показатели в социалистическом производстве Андрею сократили срок заключения на один год. Тихомир Митрофанович, наставлял его: «А тебе Андрей, надо обязательно учиться». А он сделал необъяснимое: остался в колонии работать вольнонаёмным мастером, оставаясь и председателем совета отрядов. Причина была проста: он ждал Семёна, да и рано было ещё оставлять пацанов-малолеток, они все привыкли к нему, как братья, и он к ним.

Мы построили себе социализм

Уходит ночь, приходит утро,

Вслед за зимой идёт весна,

В природе всё вершится мудро,

Приходят силы после сна.

1936 год, благодатный год, все, кто жил в городах, получили паспорта. Теперь не надо приезжим предъявлять справки при поступлении на работу. Раскулаченым не надо выдавать себя за середняков. По паспорту они все одинаковые, все равноправные. Об их происхождении знают лишь в НКВД, да они сами. Эти бывшие крестьяне любят работать. Они, как ломовые лошади впрягаются в общую узду пятилетнего плана. Ударники и передовики производства – это они. Город: заводы и фабрики, обновил свою кровь. А деревня оскопила себя, отдав свои лучшие силы городу, новостройкам. Многие сгинули в скитаниях, лагерях. И беда эта проявится, проявится, хоть и не скоро.

Канун 1936 года запомнился и мне. Впервые в СССР разрешили отмечать Новый год с ёлкой. О том, что Новый год – это религиозный праздник, Рождество Христово, и ёлка – это языческий символ, мы не знали. Теперь это был просто праздник, новый следующий год.

Во Дворце Пионеров, бывшее владение Харитонова, для детей был устроен грандиозный праздник с представлением персонажей из русских сказок. Помню, как был я всему потрясён. После тесных бараков – роскошь, простор. Трясущееся чучело бабы Яги меня напугало, я принял её за настоящую. Что-то говорил дед Мороз и Снегурочка. Я понял, что это добрые неземные существа. А в конце все получили сладкие подарки. Нам с Наташей достались длинные конфеты. Но маме подарок не понравился. «Другие лучше получили», – ворчала она. Праздник ёлки проходил двенадцать дней. «Весь город» успел там побывать. С тех пор этот праздник во Дворце Пионеров проходил каждый год. Мы быстро привыкли к этому, думали, что так было и будет всегда.

Отец

Раскрылась дверь, в чужой одёже

Тюремный папка мой пришёл.