Созидательный реванш. Сборник интервью

— Но я по менталитету — советский человек. Понимаешь? Когда идет речь о национально-патриотическом направлении в рамках многонационального государства — я горячо «за». Но когда начинают вычленять национальную проблему, в смысле: «а вот если бы кругом были одни русские, то было б лучше» — тут я против. Российская государственность изначально строилась на многоэтнической субстрате. А славяне стали государствообразующей нацией потому, что в основе их социума испокон лежала соседская община, легко вбиравшая в себя иноплеменников. В этом секрет нашей русской уживчивости. Именно поэтому президентом Российской академии художеств может быть грузин, а русский в Грузии не станет даже автоинспектором.

Другое дело, что русскому большинству России нужна какая-то своя национальная форма представительства. Вот, скажем, татары или чеченцы могут обсуждать свои культурные и демографические проблемы в национальном парламенте, правительстве. А русские? Нам надо ждать, пока в Кремле почешутся и спросят: «Что это у нас русских все меньше становится? А русских с высшим образованием как-то и совсем уж мало? Что-то не то…» А если не зачешутся?

— Но не могли же тебя не выдвигать в патриотические лидеры!

— Ну да, не могли… Я помню, на съезде Союза писателей России — патриотического, которым Ганичев командует, — меня хотели секретарем выдвинуть. Но при обсуждении из зала вдруг стали выкрикивать: «Что ты нам тут про государственность рассказываешь? Ты же печатаешься в либерально-еврейских изданиях — в „МК“ и в „Комсомолке“!» Я ответил: «Какое вам дело, где я печатаюсь? Где хочу, там и буду!» И вышел из этого союза. Есть и еще одно обстоятельство. Я писатель с сатирическим взглядом на жизнь.

— Да, это с патриотизмом трудно сочетать, патриотизм — это же пафос…

— Да, почему-то считается, чувство юмора и ирония — признаки нерусского ума. Почему? Непонятно. Ведь гигантами сатиры в нашей литературе были Гоголь, Щедрин и Булгаков…

— Думаю, это связано с тем, что русские — молодой этнос, он думает, что надо делать серьезное лицо. А у древних народов — иначе.

— Во-первых, русские гораздо древнее, чем думают. В последние годы появилось много исследований на эту тему. Кстати, пропагандистом этих идей на страницах «ЛГ» выступает один из самых остроумных нынешних людей М. Задорнов. А во-вторых, взять, например, армян… Древний этнос, но чрезмерной иронии я у них не вижу… Твоя гипотеза хромает…

— «Армянское радио» и «Наша Раша», пожалуйста, вот тебе навскидку два примера замечательной иронии.

— Не уверен… «Армянское радио» придумывали всем миром… Так вот про иронию. В девяносто третьем году я выпустил повесть «Демгородок».

— А, это где олигархов ссылали в Сибирь?

— Вроде того… Мне за эту книжку навешали прилично. Сейчас, кстати, в театре имени Рубена Симонова поставили инсценировку «Демгородок», о том, как в современной России царь появился. Роскошный спектакль! Я вскоре после выхода повести дал ее почитать Распутину, это было в Переделкине, в Доме творчества. Он выходит на следующий день к ужину хмурый такой. «Не удалось полистать мою книжечку?» — спрашиваю. «Я прочитал, — говорит… — Сейчас народ так тяжело живет, такая колоссальная драма в стране — а вы в этой книжке смеетесь. Ну как можно смеяться в такое время?» Я говорю: «Валентин Григорьич, а как же Гоголь смеялся? А время его было тоже не самое лучезарное». «Но, Юра, вы же не Гоголь!» — ответил он. И на это мне возразить было нечего.

— И он тебе, значит, лиру не передал…

— Нет, не передал. А с либералами у меня получилось так: печататься я начинал в либеральной «Юности» у Андрея Дементьева. Он пробивал мои первые повести…

— «Сто дней до приказа» и про комсомол еще! Да, да, ты же был практически диссидент! Что тоже не к лицу патриотическому писателю.