Созвездие Чаши

   А когда доводилось Принцессе цветочным нектаром полакомиться, гремел на все ее королевство настоящий праздник. Никто о нем не знал — ну и ладно, главное, чтобы праздник был, а сколько уж человек на нем веселятся — неважно.

   Уж пылинки-то, что в луче пляшут, всегда составят компанию. И цветы — ну и пусть говорить не умеют, зато головками покачивают согласно.

   А сказку себе на ночь Принцесса и сама расскажет — и так, что сама поверит.

Если бы кто сказал Майе, как оно сложится… Почти со всеми мальчишками познакомилась близко, и все были для нее похожи, и ко всем относилась ровно. Понимала — то, что им надо, она дать может. Неужто заставить их мучиться из-за такой малости?

   Ее считали безответной тихоней, и никто не догадывался, что Майя жалела их.

   Там, наверху, она исхитрялась и отщипывала отводки растений, обильно украшавших коридоры и гостевые. На это уже рукой махнули давно — а в качестве подарка ей приносили горшочки с землей. У цветов был разный характер — встречались и неприхотливые, и капризные, с одними нужно было разговаривать, чтобы они не зачахли, другие будто улыбались в постоянном полусне.

   Порой она выносила цветы из пещерки искусственной на волю, расставляла у бортика — так на них попадала роса. Звездная, как говорил выдумщик Хезе. И сама сидела рядом с растениями, караулила — был уже случай, когда кто-то из мальчишек покидал вниз половину ее горшков.

   Вот и сейчас — вынесла, любовно расставила. Но спать сильно хотелось, сидела, зевая. Сабик вышел, на сей раз даже ничего сладкого не жевал.

   — Ты чего бродишь по ночам? — в очередной раз зевнув, спросил девчонка.

   — Сама-то… — откликнулся Сабик. Грустно так — ну, а с чего ему веселиться? — Шла бы ты спать, что ли… я покараулю твои горшки.

   — Честно? — обрадовалась Майя. Сабик, конечно, не цербер какой штатный, но мальчишка не вредный.

   — Честно… А когда самая роса?

   — Перед рассветом.

   — А… я и не замечал… — Поглядел вперед, потом вверх — дымка сероватая, вроде и не туман, а все не так, как обычная ночь.

   — Ладно, карауль, летучая мышь, — улыбнулась Майя. А Сабик вздрогнул.

   Просыпаться не хотелось. Во сне он гонял мяч, кажется… так реально, будто и вправду такой мяч в детстве был у Альхели.

   — Эй, Снегирище! — заглянула в «логово» голова. Регор. — Сабик-то — тю-тю, — он сделал выразительный и не очень приличный жест.

— Как? То есть… ты что? — не сразу понял Альхели, и первым делом подумалось — с малышом что-то сделали те, наверху.

— А что? Сиганул с площадки, теперь мозги по всей Чаше собирают.

— Каккие мозги? Он что, упал ночью? — тошнота подкатила к горлу, солоноватая и липкая.

— Дурак ты, что ли? — грубо сказал Регор. — Сказано — прыгнул сам! И правильно сделал!

— Он все нервничал в последнее время, — грустно говорила Шаула. — Сам посуди — дважды едва не погибал в Чаше в «одиночке». Еще два или три раза мальчишки его вытаскивали из самых легких… Неудачник.

— Почему — неудачник? — тихо спросил Альхели. — Он же… значит, он просто не может.

— Ну, да. Сам ни разу не прошел нормально.

   — А тесты? Как же его отобрали-то? — пробормотал Альхели, пытаясь заговорить беду — будто от того, что он скажет — нелепость, время вернется вспять, и Сабик снова будет улыбаться, живой и здоровый.

   — Тесты… ошиблись, значит. Голова работает по-другому, вот и влипает все время. Влипал. Да ты вспомни — он боялся все время.

— Чего? Вас?

— Смерти…

— И потому сиганул с обрыва?

— Одно другому не мешает. Он все время дергался, понимаешь? Думал — когда? В следующий выход, или еще протяну? И понимал — надоело возиться с ним. Его жизнь подарили бы Чаше. Чтобы самим не пострадать через него.

— Вы бы… убили ни в чем не повинного мальчишку?

— Альхели-дурачок, — голос ее звучал грустно. — В Чаше и убивать-то не обязательно. Достаточно руки не подать. А кому нужен  неумеха, которого приходится тащить на собственном горбу? Который раз за разом будет оступаться, смотреть виновато — а гибнуть другим, да? Хорошо хоть он сам это понял…

Альхели вспомнил Ната. Но тот — трус, и, по правде сказать, не больно-то нравился Альхели. Жаль, разумеется, но… как-то вдалеке жаль. А Сабик… круглолицый улыбчивый  мальчишка.

   Прижимался спиной к перилам, а площадка покачивалась, будто палуба корабля. Кажется, естественно, кажется. Все — выдумки. Кроме смерти.

   Ах, Сверчок, безмозглая головушка. Добросался банками с крыши. А хочешь теперь — ножки свесь, и вниз, и лети себе, птичка-Сверчок, пока не шмякнешься мордой. А может, там, внизу, мягко? Подумаешь, кольцо металлическое, а может, это тоже иллюзия. И Сабика от него отскребали —  тоже иллюзия. И самого тебя — нет, нетушки, никогда не было.

   А те, что вокруг — они-то какие? Люди ли вообще? Нат… ладно, тем более Шара — несчастный случай. А Сабик-то? У кого, у какой твари язык повернется сказать — так и надо, так правильно? И смеяться, шутить с теми, кто, ежели что, скажет такое и про тебя?

   Как это называлось-то… помнил ведь.

   «Мой конь не сможет везти двоих»?

   Может, и так. Может, и правильно.

   Только завыть хочется во весь голос.