Она сама ведь утверждала, что Нина Кацо не могла знать о посмертных увечьях сестры. О знаке Малой Медведицы, выжженном на ее теле убийцей. Но когда она слышала хор негодующих голосов, все отрицающих и оправдывающихся, ее вера в то, что
– Ладно, с похоронщиками и ясно, и не ясно, а что с сотрудниками морга? – сказала она, обращаясь к патологоанатому.
– Здесь большая текучка, – ответила та. – Многих из тех, кто работал здесь в январе, уже нет. Уволились.
Начали проверять, вызвали представителя больничной администрации. Подняли записи дежурств в журналах.
Из трех человек, работавших в морге санитарами в январе, когда привезли тело Евгении Бахрушиной, двое были уволены. Один по собственному желанию – студент-медик, второй из-за хронического пьянства.
Третьего нашли и допросили. Он, как и вся прочая команда, клялся и божился, что ничего не знает ни про какую сестру покойной, с ней он не общался и ничего ей не говорил. Да и пластырей он тоже не помнит. Мало ли жмуриков!
Студента-медика в Дубне уже и след простыл. Сыщики узнали его адрес – он снимал комнату, но соседи по квартире, поднятые среди ночи с постели, отвечали, что он уехал еще в начале лета. Куда, они не знали. Вроде как и институт свой бросил или перевелся. Вещи свои все забрал. И на его место хозяин квартиры так никого из съемщиков и не нашел.
Этот след обрывался.
Точно так же оборвался след и с бывшим санитаром-пьяницей. По сплетням, гулявшим среди сотрудников дубнинского морга, он «спал с нянечкой откуда-то с периферии». Может, тверской, может, калужской. Может, она и забрала своего хахаля с собой в деревню, так как уволилась сама. Нянечку звали то ли Света, то ли Маша, фамилии ее никто не помнил. И о судьбе санитара никто ничего не знал.
Эти двое, учитывая их личности, – студент-перекати-поле и алкаш-санитар – вполне могли продать за деньги Нине Кацо информацию о состоянии тела ее сестры Евгении.
Но ни подтвердить, ни опровергнуть это было невозможно.
Катя видела: Мухина еще не теряет надежды отыскать в Дубне санитара-алкаша. Может, не уехал, а трется где-то у знакомых забулдыг. Оперативники поехали к нему домой – дом в частном секторе, развалюха.
И в этот момент…
Катя навсегда запомнила этот миг. Они сидели в пропахшем формалином кабинете патологоанатома. Время уже близилось к полуночи. Их лица казались мертвенно-зелеными в свете галогенных ламп и…
В этот момент у Мухиной зазвонил мобильный – настойчиво и тревожно.
Катя сразу вся покрылась противной холодной гусиной кожей. Она подумала, что он… Чеглаков…
Она глянула на Мухину. Та словно онемела. Словно утратила все слова разом, слушая, что ей говорят.
– Что? – прошептала Катя. – Он… где?
– У нас еще одно убийство.
– На остановке автобуса?!
Мухина невменяемым взглядом оглядела кабинет прозектора – весь ее вид говорил: что мы тут делаем?!
– Это муж Василисы. Дмитрий Ларионов. Его убили прямо во дворе их дома.
Катя ощутила, что пол уходит у нее из-под ног. Но она ведь сидела на больничном стуле, в углу!
Они мчались назад в ЭРЕБ под вой полицейских сирен. И Катя – ей так казалось – окончательно утратила чувство реальности.
Нить происходящего тоже оборвалась.
ЭРЕБ – его окрестные леса и берега реки – встретил их кромешной тьмой. И лишь редко-редко в этой тьме горели придорожные фонари – через один, через два, через три.
Они ведь приезжали сюда совсем недавно – в это место, где обитала высшая научная элита Дубны и ЭРЕБа и богатые бизнесмены, понастроившие особняков на берегу реки, но Катя во тьме не узнавала окрестностей.
В памяти ее остались зияющие ворота и серебристый внедорожник с распахнутой дверью со стороны водителя.
Сполохи полицейских мигалок.
Нескончаемая
Но здесь все по-другому.
Катя смотрела на мертвого Дмитрия Ларионова. И видела его живым.
Как они шли рядом… как звякал его велосипед… как он улыбался, пародируя принца Гамлета…
Как он мальчишески надменно поднимал брови – так похожий на молодого Смоктуновского в роли Ильи из «Девяти дней одного года».
Мертвый, мертвый Илья…
Катя и сама не поняла, как это вырвалось у нее – истерически громко.
– Тогда собирай манатки и вали.
Алла Мухина смотрела на труп в машине. Полицейские авто подогнали к самым воротам, и они светили фарами на место убийства – ярко и беспощадно.
На скулах Мухиной играли желваки, как у мужчины. Она стиснула зубы и подняла руку.