Созвездие Стрельца

— Ту-да! — сказал Игорь отцу, всем телом тянясь к пушкам, чуть не сваливаясь сам и чуть не сваливая папу Диму с ног. — Ту-да!

— А он, мятежный, ищет бури, как будто в буре есть покой! — сказал важно Сурен и добавил, подумав: — Вот, Димитрий, видишь, в наших детях с младенчества зреет готовность к новым классовым битвам! Это, видимо, воспитано в них двумя поколениями борцов…

— Типун тебе на язык! — сказал Андрей Петрович. — Не хватало еще одной мировой войны!

— Но они рождены борцами! — сказал Сурен, поднимая вверх светлые лохматые брови и удивляясь непониманию товарища. — Даже по теории Павлова выходит, что ряд воспитанных свойств может передаваться по наследству…

Высокая бледная девочка с красивыми зеленоватыми большими глазами, удлиненным подбородком и несколько капризным ртом, дочь Сурена, шедшая в одной шеренге с друзьями отца, поглядела на него внимательно, слишком внимательно — плохо, когда дети так смотрят на родителей! — и сказала негромко:

— Ты увлекаешься, папа!

И хотя Сурен не очень хорошо слышал, что всегда скрывал от окружающих, от которых ничего нельзя было скрыть, он повернулся к дочери, и какое-то виноватое выражение появилось на его лице.

— Ах, Сурен, сын Андрея! — сказал Прошин. — Знаешь, некоторым индивидуумам вредно даже образование!

Но Сурен не услышал Андрея Петровича. Зато он подошел к изнемогавшему от тяжести Игоря Вихрову и сказал:

— Игорек! Хочешь к дяде на плечо?

Еще бы Игорь не хотел — антенна ведь всегда выше всех зданий в городе! Он только ахнул от восхищения, когда перед ним открылась с новой высотной точки новая, широкая перспектива. А Сурен шел и шел.

— Мой папа очень сильный, знаете! — сказала дочь Сурена. — Правда, у него бывают свои чудачества, но пусть бросит камень, тот, кто не грешен!

От библейского изречения, выпущенного Светланой, как дальнобойный снаряд, Вихров даже с ноги сбился. «Вот деточки пошли! — подумал он. — Девчонка, соплячка, а как она своего родителя на ковер положила! Это в двенадцать! А что будет, как она вырастет? Папе в рот соску воткнет и станет учить его ходить ножками!»

Возле артиллерийских орудий ему почудилась расхлестанная фигура Генки. Сквозь толстые спины милиционеров он как будто разглядел и оттопыренные уши и ватник до колен наследника Фроси, он уже набрал воздух, чтобы позвать Генку к себе в колонну, но тут колонна ускорила шаг и Генка пропал из виду.

Залпы затихли. Теперь стала слышна музыка, которую передавали по радио, — хорошая музыка, солнечная, веселая, радостная, поднимающая дух — ах, молодцы, молодцы наши композиторы, они умеют подметить в людях то, что возвышает их. Гремел оркестр на площади, крутились пластинки на магнитофонах в радиостудии, искусственными голосами что-то говорили дикторы, часто выключая микрофон, чтобы откашляться, но не умолкал один голос, бросавший лозунги в колонны демонстрантов, вступивших на площадь: «Да здравствует Первое мая — день смотра боевых сил международного пролетариата!» Мама Галя, слушая радио, сказала себе: «Через два часа придут, голодные, холодные!» Фрося, посадившая свое печенье в печь, а потому получившая некоторое время на размышления, прислушалась: «Ну, орет! Не дай бог спросонья услышать — родимчик случится!» Но она не служила в армии и не слышала, как дневальные делают побудку, — а по силе своей это равняется звукам труб Иерихона, от которых рушатся городские стены и солдаты обретают возможность за четыре минуты стать в строй в полной выкладке. В ответ голосу слышалось жидкое, нестройное, тонувшее в шуме толпы «ура», какое-то гражданское, которое и в сравнение не могло идти с коротким, энергичным, как выстрелы из автоматов, «Ура! Ура! Ура» — военных. Голос опять кричал и кричал. Вихров знал этот голос, который умел быть и тихим, и задушевным, и задумчивым, — голос Аладдина из городского исполкома. Этот голос уже иной раз давал петушка — Иван Николаевич ничего не умел делать вполсилы, хотя и полнел катастрофически…

— Хлебом не корми иных работников, — сказал Андрей Петрович, — дай, понимаешь, лозунги покричать! А наш, — он имел ввиду председателя исполкома, — никому не позволит на трибуне рот раскрыть. Я представляю себе — он, верно, целую неделю, в кабинете запершись, зубрит призывы, как школьник: «Птичка божия не знает ни заботы, ни труда, хлопотливо не свивает долговечного гнезда…»

— Во-первых, — недовольно ответил Вихров, — сейчас зубрят другие стихи: «В лесу родилась елочка, в лесу она росла, зимой и летом стройная, зеленая была…» А во-вторых, Андрюша, он и душевный, и дельный, и умный человек. Он читает много…

— «Тихий дон» Шолохова, «Разгром» Фадеева, «Железный поток» Серафимовича! — подсказал Прошин.

— Иди ты знаешь куда…

— Иду, иду! — шутливо затопал ногами Прошин.