Созвездие злобных псов

Взрывы сотрясли огромную махину, а сигнализаторы радиации издали пронзительный вой. Вышедшие в коридор офицеры катались по полу, пытаясь найти хоть какую-то точку опоры, но корабль продолжал сотрясаться и медленно заваливаться на борт. Очередная серия взрывов разорвала трубопровод, по которому в зал чести подавался метан. Газ начал заполнять коридор. Это была бы почётная смерть, но силовой кабель, оторвавшийся от распределителя, высек огромную искру, и коридор превратился в жерло вулкана.

С земли взлетали всё новые ракеты, превращая космических гигантов в кучу бесполезного мусора. Второй Управляющий, успевший понять, что их переиграли, закрылся в своих апартаментах и попытался добраться до спасательной капсулы, но энергоснабжение корабля уже было нарушено, и провести предварительную подготовку он не успел. Опустившись на пол рядом с капсулой, Второй Управляющий спрятал зрительные рецепторы, послав в эфир только одно, последнее сообщение:

«Наша раса погибла. Аборигены этой планеты необузданны и алогичны. Они сражаются даже тогда, когда гибель их неизбежна. Инстинкт самосохранения у многих аборигенов атрофирован, что делает их непригодными к колонизации. Их нужно уничтожать. Всех. Без исключения».

Эта запись вошла в бортовой журнал гибнущего корабля. Автоматика зафиксировала приказ и, запечатав журнал в информационную капсулу, выбросила её в открытый космос. Это было послание для будущих поколений, которые, возможно, когда-нибудь снова попытаются взять эту планету под свой контроль. Единственное, что он, Второй Управляющий, мог сделать для своих возможных потомков, было сделано.

* * *

Боль пришла раньше, чем он понял, что чувствует её. Он вообще не понимал, что происходит. Ему было больно. Болело всё. Голова, тело, конечности. Казалось, каждая клеточка, каждый нерв разрываются от бесконечной безжалостной боли. А ещё очень хотелось пить. Это было странно, ведь мёртвые не чувствуют боли и не мучаются от жажды. Поймав себя на этой мысли, Матвей попытался понять, что всё-таки происходит и где он находится.

Но как вскоре выяснилось, ни шевелиться, ни открывать глаза, ни даже стонать он был не в состоянии. Тело предало его, отказавшись служить. Работал только мозг. Точнее, тот его участок, в котором гнездилось сознание. Всё стальное было словно погружено в застывший бетон. Это была страшная мысль. Осознать, что ты полностью парализован и не можешь ничего, кроме как размышлять о том, что происходит вокруг, не имея ни малейшей возможности получать хоть какую-то информацию, был по-настоящему страшно.

Потом боль усилилась, и он снова провалился в забытьё. Так повторялось раз за разом. Матвей уже сбился со счёта, сколько раз он приходил в себя и снова терял сознание, но каждый раз предвестником яви становилась боль. Но в один прекрасный день он вдруг понял, что может что-то видеть. Точнее, различать оттенки темноты. Значит, он всё-таки не умер. Но почему тогда он не может не только видеть, но и слышать, и чувствовать?

Ведь раненого так или иначе трогают. Переворачивают, обтирают, перевязывают. Все эти прикосновения должны фиксироваться сознанием, кожей. Ответа он так и не получил, в очередной раз потеряв сознание. В очередное своё пробуждение Матвей вдруг услышал тихое поскуливание. Словно где-то рядом плакал от боли и голода брошенный, всеми забытый крошечный щенок. Всё существо проводника взбунтовалось.

Человек, всю сознательную жизнь проживший рядом с собакой, не мог пройти мимо. Его сознание рванулось, чтобы позвать кого-то на помощь, сообщить, что малышу нужна помощь и забота, но тело снова предало его, отказавшись подчиниться. И вот тут ему на помощь снова пришла его пресловутая ярость. То, что спасало его в самых сложных ситуациях. То, что заставляло идти напролом, презирая опасность и побеждать даже тогда, когда победа казалась невозможной.

Жаркая волна окатила разум, и он окунулся в неё, как в бурлящий поток. Скулёж стал тише, темнота отступила, сменившись каким-то странным туманом, и он вдруг понял, что может слышать. Слышать чьё-то движение рядом, тихие голоса и осторожные шаги рядом со своим телом. Значит, жив. Значит, ещё ничего не кончилось. И рядом плачет щенок, которому нужна его помощь. И будь он проклят, если не заставит тех, кто ходит вокруг, эту помощь оказать.

Боль навалилась с новой силой, но он заставил себя перетерпеть её. Сосредоточившись на собственной злости, он неимоверным усилием разжал зубы и попытался заговорить. Но вместо слов с губ сорвалось слабое, еле слышное сипение. Язык и губы были пересохшими, словно он находился в пустыне. Рядом началась какая-то суета. Потом рядом с головой, словно сквозь вату, послышался женский голос, что-то спросивший. Матвей не разобрал слов, но услышал вопросительные интонации.

Сосредоточившись и превозмогая боль, проводник заставил себя проговорить:

– Какая мразь кутёнка мучает?